Жнецы Грез
Шрифт:
– Ничего-ничего. Я перед ней извиниться хотел, а она меня такими матами обложила - даже мне, сантехнику, стало как-то не по себе. Я и слов-то таких не слышал раньше. Ты-то как? У папы чего?
– Да уж! Смотрю на нынешних детей и диву даюсь!
– вздохнула она.
– А чего мы? Живем потихоньку! У меня заказы есть пока - только рисуй; папа на работе воюет. Ха! Теперь с проектировщиками. Ты его все-таки не застал... Все как обычно. На дачу ездим по выходным. Скоро консервировать на зиму начнем. Отец грибов натаскал - ты бы видел! Вот такенные боровички!
– она
– А помнишь как ты с нами ходил? Хоть ты со своими барабанами в школе... и портвейном... и сигаретами... Да-да, я все про тебя знаю!
– пригрозила мама пальцем.
– Рылась в моем рюкзаке?
– он сузил глаза в комичные щелки. Но мама восприняла его всерьез.
– Никогда! Никогда не лазала ни по твоим, ни по отцовским вещам! Это, если хочешь, - кредо счастливой семейной жизни...
– она стояла наизготовку рядом с чайником, что вот-вот засвистит.
– Ты был тем еще засранцем, но, если удавалось тебя затащить в лес, у тебя хорошо получалось искать грибы. Ты ходил по лесу, присаживался на корточки, выглядывал шляпки, и, как только находил, тыкал пальцем: "Мам? Пап? Вон там!" или сам брал. Помнишь?
– Да. Это я помню.
– кивнул Дима.
– Мам?
– Ой?
– чайник вскипел и мама поднесла его к чашкам.
– Откуда мы сюда приехали?
– он посмотрел ей в глаза.
– Я кое что вспомнил и...
Рука мамы дрогнула и кипяток из чайника плеснул мимо кружки, оставив парящее пятно на льняной скатерти. Она выругалась и фыркнула:
– Старею... Да, ниоткуда. Так, один из гарнизонов, по которым я моталась с папой. Ничего особенного.
– Что произошло? Почему мы уехали?
Мама злобно посмотрела на сына, рассыпая по чашкам сахар и кофе. Диму всегда удивляла ее привычка сначала наливать воду.
– Что произошло? Приказ, конечно! Ты забыл, что ты сын военного? Остался бы в училище - узнал бы получше, что такое приказ!
– она размешала сливки и, швырнув ложку на стол, отошла к плите.
– Ты чего взъерепенилась то, мам?!
– закричал Дима.
– Я тебя обидел, что ли, чем? Затронул запретную тему?! Или чего? Эй!
Он сам испугался. Давно ли его стало так легко разозлить? Как завести машину с выжатым газом - легкое движение пальцами по часовой стрелке, и тахометр уже шкалит за красным пределом. Мама тяжело вздохнула.
– Я надеялась, что ты не вспомнишь... Надеялась, что все будет хорошо. Но, раз уж ты вспомнил того несчастного щенка, то, наверное вспомнил и его хозяйку, и Сашку...
– Да, есть немно...
– он резко сбавил до холостых оборотов.
– Что ж...
– мама обернулась и сложила руки на груди.
– Видимо, Господь решил, что двенадцати лет более-менее спокойной жизни нам с отцом вполне достаточно. Я же знаю тебя! Моча в голову ударит - опять сорвешься, как тогда из училища...
– Да что ты со своим училищем опять?
– зашипел Дима.
– О, за что мне все это?
Она, воздев руки и голову к глянцу натяжного потолка, повернулась к образам в красном углу и трижды перекрестилась. Устало потерев лицо, села напротив сына и успокоила
– Ой, сынок, и натерпелись же мы тогда с папкой! Сначала одно, потом другое, а потом тебя еще и машина сбила!
– Меня сбивала машина!? Когда!?
– Дима накрыл ладонью внезапно вспыхнувшую болью левую ключицу и, поймав обеспокоенный взгляд мамы, сделал вид будто чешет шею.
– Да-да! Эту ключицу ты сломал. Упал ей на бордюрный камень... И еще ногу...
Она, всхлипнув, отвернулась, смахнула с глаз крупные капли (те предательски обновились) и, сглотнув, продолжила:
– Аварию видел какой-то бомж - чеченский ветеран. Ох! Все-таки государство у нас никудышное, если так относится к героям... Хорошо, что рядом была телефонная будка, и скорая была в двухстах метрах от того места, иначе...
Мать зарыдала в голос.
– Ма-а-ма...
– сын выбрался из угла, подошел и обнял ее за плечи. Комок жалости подкатил к горлу, но жидкости из глаз ему выдавить не удалось. Вытерев глаза рукавом, мама продолжила:
– Тот мужик сказал, что когда перевернул тебя, рот у тебя был забит снегом и грязью с обочины и... ему пришлось лазать туда пальцами и трясти твою голову, чтобы прочистить... о, Господи! А тот говнюк на субару пытался срыть и, да простит Бог мое злорадство, хоть эта авария на тебя повлияла и благотворно...
– Благотворно!?
– округлил глаза Дима.
– Да, дай же ты договорить! Он расшибся насмерть на следующем перекрестке. За ним погнались, говорят он даже стрелял, только странно как-то. Сквозь заднее кресло. Говорят, КамАЗ из той части, где папа служил, на полной скорости врезался в него и изуродовал до неузнаваемости.
Сын продолжал поглаживать мать по спине, а она все говорила и говорила. Сказала, что они с отцом сразу примчались в больницу. Сообщили им почти сразу - хорошо, что при Димке был паспорт. Непонятно только, что он делал там во время тренировки в бассейне. Папа через военного комиссара познакомился с завотделением интенсивной терапии и пробил постоянный доступ в палату, несмотря на все запреты. Сколько он за это заплатил - неизвестно. И это при том, что денег тогда было мало. Они переезжали из служебной квартиры в эту, собственную, полученную папой по выслуге лет. Должны были еще в сентябре, но всего не предугадаешь.
Правая сторона головы Димы походила тогда на синюю болотную кочку. Но им сказали, что, как ни странно, трещин в черепе не обнаружено. Первый и единственный в городе аппарат компьютерной томографии не показал серьезных изменений в мозге. Помимо переломов были еще множественные ушибы и ссадины, пришлось наложить пару швов. Дима вспомнил два небольших шрама: на левом боку и на голени. На их с отцом
Да! Он у меня настоящий боец! Это мой пацан!
радость, и к великому удивлению врачей, он шел на поправку не по дням, а по часам в буквальном смысле! Иначе, как чудом, это никто не называл, просили после выздоровления разрешить забор анализов и отправку их в Москву. Родители и слышать ничего не хотели.