Жнецы
Шрифт:
Той ночью напарники напали на мелкий семейный магазинчик и выгребли из кассы семьдесят пять долларов. Когда Григгс приставил к горлу женщины нож, ее муж достал из коробки в кладовой еще сто двадцать. Тех мужа с женой подельники оставили связанными в подсобке и ретировались, вырвав перед уходом из стенки телефонный провод. У Ольдермена поверх костюма было надето старое серое пальто, а на головах у обоих, чтобы скрыть лица, торчали колпаки из мешковины. Машину перед налетом припарковали в сторонке, так что здесь шито-крыто. И вообще все далось легко; с Дебером раньше, случалось, выходило куда заковыристей. Он бы, например, почти наверняка изнасиловал на глазах у мужа ту бабенку – знай, мол, наших.
Возле Абилина подельники притормозили и зашли в бар, принадлежавший одному старому знакомому Григгса. Здесь один тип, звали которого Пурбридж
«А ведь все это из-за Дебера, – размышлял досадливо Ольдермен по мере их продвижения на запад. – Я к нему никогда и симпатии не питал, а теперь вот приходится ехать днями и ночами, чтобы прикончить мальчишку, а все из-за того лишь, что Дебер не мог себя сдержать со своей бабой, паршивец». Ну что ж, мальчишка поплатится, а для всех это будет примером, какие они с Атласом серьезные люди. С такими не пошутишь. По-другому и нельзя. Бизнес, он на то и бизнес.
Закусочная стояла на бульваре Националь, неподалеку от порнотеатра «Киска». Свою жизнь «Киска» отсчитывала с 1928 года, когда именовалась театром Буша; затем на разных этапах своей истории она попеременно звалась то «Националем», то «Аболином», то даже «Парижем», пока наконец в шестидесятые не примкнула к эротическому мейнстриму. Всякий раз, когда Луис в шестом часу утра приходил на работу, «Киска» безмолвствовала и спала, как наблудившаяся за ночь старая шлюха, но ко времени, когда он уходил, – тоже в шестом часу, только уже вечера, – под гостеприимные своды «Киски» уже начинал стягиваться не скудеющий поток из мужчин, про которых хозяин закусочной, югослав мистер Васич, неоднократно замечал: «Ни один из них там не засиживается дольше, чем на мультик».
В обязанности Луиса по «Трапезной № 1 Васича» (именно так гласила изжелта-розовая неоновая вывеска над дверью) входило все, что обеспечивало ее функционирование, кроме разве что самой готовки и сбора денег с клиентов. Он мыл, драил, чистил, шелушил. Помогал вносить продукты и выносить мусор. Следил, чтобы в туалетах было чисто, а в кабинках имелась бумага. За это Луису выплачивались минимальные $1,40 в час, из которых мистер Васич вычитал еще двадцать центов за жилье и кормежку. Работал Луис шестьдесят часов в неделю, кроме воскресений, хотя по желанию мог выходить еще и на пару часов в воскресенье утром – это уже «мимо бухгалтерии», – за что получал от мистера Васича ровно по пять долларов без разговоров. Луис выходил. Брал сверхурочные. Из заработанного он тратил немного (скажем, время от времени позволял себе выход в кино), потому как мистер Васич хорошо кормил его в закусочной и сдавал на втором этаже комнату с санузлом через коридор. Из комнаты, где Луис жил, прямого спуска в закусочную не было, а остальные комнаты использовались как кладовые и хранилища под разномастную и поломанную мебель, к самой закусочной имеющую лишь опосредованное отношение.
По прошествии двух недель Луис сел на автобус до Тихуаны и после двухчасовых шатаний по улицам набрел на небольшой магазинчик возле Санчеса Табоды, где в конечном итоге приобрел «Смит-Вессон эйрвейт» тридцать восьмого калибра и две коробки патронов. Улыбчивый продавец за прилавком посредством ломаного английского и нехитрой демонстрации показал, как опустошать барабан и оттягивать стержневой выбрасыватель для доступа к его центральной пластине. От револьвера приятно пахло новизной, а продавец в придачу дал Луису щеточку и баночку с оружейным маслом, чтобы содержать оружие в образцовом порядке. Сделав эту покупку, Луис стал искать место, где можно взять сэндвич, но все пекарни и хлебные магазины здесь были закрыты (наверное, из-за того, что на складе хлебозавода в Мехикали рядом с мукой держали пестициды, что привело к гибели нескольких детей), и Луис перед возвращением в Соединенные Штаты удовольствовался половиной цыпленка на жухлом листе салата.
В одной из бесхозных комнат мистера Васича он нашел старый велосипед и оплатил замену шин и цепи. В следующее же воскресенье Луис уложил в сумку бутылку воды, сэндвич и пончик из закусочной, несколько пустых лимонадных бутылок,
Ожидание подошло к концу теплой, тихой августовской ночью. Проснулся Луис от поскрипывания половиц в коридоре. За окном по-прежнему стояла темнота, и было ощущение, что он проспал не так уж долго. Непонятно, как они сумели подобраться неуслышанными столь близко. Снизу к комнатам второго этажа вела хилая деревянная лесенка с правой стороны здания, а главную дверь по требованию мистера Васича Луис постоянно держал закрытой. Тем не менее он не удивился, что его в конечном счете разыскали. Гэбриел сказал ему, что это так или иначе произойдет, и Луис знал, что его слова правда. Он в одних трусах выскользнул из-под простыни и до своего «Смит-Вессона» добрался как раз в тот момент, когда дверь в комнату распахнулась от пинка и в проеме появился круглоголовый толстяк, за спиной которого маячил кто-то еще, худее и мельче.
В руке толстяк держал какой-то длинноствольный пистолет, но на юношу он направлен не был, во всяком случае пока. Луис поднял оружие. Рука у него дрожала – не от страха, а от внезапного прилива адреналина. Но человек у двери, похоже, истолковал это по-своему.
– Все верно, мальчик, – сказал Григгс. – Ствол у тебя есть, только вот убить человека в упор не так-то просто. На самом де…
«Смит-Вессон» Луиса грохнул, и из дыры в груди Григгса стрельнул фонтан темной крови. Делая шаг вперед, Луис снова спустил курок, и от второго попадания – на этот раз в шею – Григгс повалился назад, чуть не прихватив с собой и Ольдермена Ректора. Ольдермен стрельнул из своей миниатюрной «двух-двушечки», но вышло наобум, и пуля угодила в оконную раму справа от Луиса. Ствол в руке парня больше не трясся, и следующие три пули плотной подковкой, с зазором меньше сомкнутого кулака, впились Ольдермену в середину туловища.
Свой пистолетик Ольдермен выронил и нелепо повернулся, правой рукой зажимая раны и стараясь устоять у стенки. Он еще проделал пару шагов, но ноги подогнулись, и Ольдермен плашмя грянулся на живот – прямо на свои раны, – застонав от нестерпимой боли. Затем он пополз к двери, по-черепашьи загребая руками, а ногами отталкиваясь от трупа Григгса. Сзади послышались шаги. Последнюю пулю Луис всадил Ольдермену в спину, и шевеление прекратилось.
Луис неотрывно смотрел на «Смит-Вессон» в своей руке. Дыхание рвалось из груди; сердце стучало так, что гнулись прутья ребер. Парень вернулся в комнату, оделся, спешно собрал сумку. Времени ушло совсем немного: он ее толком никогда и не распаковывал, понимая, что придет срок, и надо будет снова выдвигаться, – при условии что удастся выжить. Пока вот удалось. Луис перезарядил револьвер (вдруг эти двое пришли не одни) и, переступив через неподвижные тела, направился к концу коридора. Здесь он остановился и прислушался, вслед за чем осторожно выглянул на двор. Движения внизу не наблюдалось. Там стоял видавший виды «Форд» – обе передние дверцы открыты, внутри никого.
Луис сбежал по лестнице и повернул за угол. Здесь-то ему и прилетело кулаком в левый висок. Ослепленный болью парень свалился наземь, но и при этом рука силилась поднять ствол. Впрочем, под наступившим на запястье ботинком сделать это было затруднительно. Пальцы вскоре разжались, и «Смит-Вессон» выпал. Чьи-то сильные руки схватили Луиса за перед рубашки и взнуздали на ноги, а затем властно задвинули обратно за угол, к лестнице. Натолкнувшись икрами на нижнюю ступеньку, Луис вынужден был сесть. Из этого положения он впервые разглядел нападавшего: белый, под метр восемьдесят, короткая стрижка, как у солдата или у копа. Темный костюм с галстуком, светлая рубашка, правда, теперь с пятнышками Луисовой крови.