Жнецы
Шрифт:
– С каких пор у тебя появился интерес к Лихагену?
– Лично у меня его нет и не было, – сказал Милтон, выжидая дальнейших расспросов.
Ему показалось, что в чертах Гэбриела что-то такое мелькнуло, какое-то потаенное знание. Милтон подался ближе:
– А вот для тебя у меня кое-что появилось. Ты просил по возможности выяснить что-нибудь насчет Лихагена и Хойла. Большинство из этого, я так понимаю, ты уже знаешь. Так вот, имела место, как бы это лучше выразиться, некая аномалия.
Гэбриел ждал.
– Тот, кто звался Кандичем, нанимался не для убийства Лихагена.
Гэбриел взвесил сказанное. Мысли были все еще затянуты наркотическим дурманом, ум туманился. Он отчаянно пытался встряхнуться, но хмарь
– Кого он посылался убить?
– Мой источник говорит, Николаса Хойла.
– Посылался кем, Лихагеном?
Милтон покачал головой.
– Искать надо дальше. Хойл был задействован в какой-то сделке с нефтью на Каспии. И, похоже, есть некто, кто предпочел бы, чтобы он в ней больше не участвовал. Мой источник также говорит: что бы там ни происходило между Хойлом и Лихагеном в прошлом – если только та вражда и в самом деле существовала в той форме, в какой подается, – то оно теперь забыто. Ощущение такое, что молву о своем антагонизме они использовали для обоюдной выгоды друг друга. «Враг моего врага – мой друг». Иногда соперники Хойла обращались к Лихагену, а недруги Лихагена к Хойлу. И каждый из них использовал свои подходы, чтобы вызнавать что-то к выгоде другого. Это старая игра, и они играли в нее мастерски. Кроме того, оба разделяют интерес к молодым женщинам – очень молодым, – во всяком случае разделяли, пока не начала брать свое болезнь Лихагена. Старый греховодник по-прежнему поставляет сладенькое Хойлу. С обязательным условием: девочки должны быть нетронутыми. Девственницы. У Хойла ведь фобия к болезням.
– Но его дочь, – припомнил Гэбриел. – Она ведь была убита.
– Если и да, то не по наущению Лихагена. Это не имело отношения ни к нему, ни к какой-то междоусобице с Хойлом, настоящей или мнимой.
– Настоящей или мнимой, – тихо повторил Гэбриел.
Его пробрало что-то похожее на тошноту, боли как будто усилились. Это была ловушка. Губительный подвох. Он закрыл глаза. «Настоящей или мнимой». О чем это все говорит? Нет дурака глупей, чем дурак старый.
– Помоги им, – просипел Гэбриел.
Его бескровная, полупрозрачная от хилости ладонь сжимала Милтону рукав пиджака, невзирая на жало иглы в вене.
– Кому? Кому помочь?
– Луису. И тому, который с ним. Ангелу.
С нежной решительностью высвободив рукав из пальцев Гэбриела, Милтон сел обратно на стул. Это был жест отобщения. Дистанцирования.
– На это я пойти не могу, – сказал он. – Не могу вмешиваться, даже после того, что случилось с тобой. Уж извини.
Напряжение в теле Гэбриела не могло удерживаться долго. Он слабел – снова просел на своих подушках, дыхание вырывалось короткими всхлипами, как у бегуна в конце долгого забега. Старик знал, что конец близок.
Милтон поднялся.
– Извини, – повторил он.
– Скажи Уилли, – подал голос Гэбриел сквозь сгущающуюся темноту. – Уилли Брю. Просто передай. Это все, о чем прошу.
И, уже теряя сознание, он успел увидеть: Милтон вроде как кивнул.
Тот дом в три этажа стоял на акре земли, занимая площадь примерно в тысячу триста квадратных метров. Находился он под надежной защитой высоких стен, оснащенный режимом автоматического светового включения во дворе и сигнализацией, выведенной на частную охранную фирму, персонал которой был известен отсутствием комплексов касательно применения оружия.
Тот дом занимали некий Эммануэль Ловейн, его жена Фелиция и их двое детей, Дэвид и Джули, соответственно одиннадцати и двенадцати лет. Также с ними вот уже пару дней находились двое малоразговорчивых, а еще менее спящих мужчин. Ловейнов с их чадами они бдительно
На тот период в «надежном доме» Луис находился впервые, а Блисса знал только по репутации. Ловейн располагал информацией о ряде южноамериканских политиков, которую ужас как хотели заполучить друзья Гэбриела. Ловейн, в свою очередь, хотел безопасности для своей семьи и новой жизни подальше от джунглей и всяческих хунт. Гэбриел тогда действовал как посредник, и Луиса с Блиссом на время ведения переговоров отрядили в качестве дополнительной охраны. Ловейн представлял собой живую мишень, и были такие, кто стремился его заткнуть прежде, чем у него будет шанс поделиться накопленными сведениями. Гэбриел традиционно придерживался мнения, что в случае, когда за лицом или лицами идет охота, мало что может быть эффективнее, чем приставить к ним в качестве охраны людей примерно такого же склада, что и сами охотники.
Блисс был старше Луиса на добрый десяток лет. В отличие от Луиса, на его счету были уже заметные – можно сказать, престижные – убийства, но ходили слухи, что он сейчас на время хочет уйти в тень. Люди его поприща по прошествии времени обычно скапливали определенный перечень врагов, не желающих делать различий между исполнителем и заказчиками. Для профессионалов – Жнецов – разницы обычно нет: с таким же успехом можно обвинять в убийстве саму винтовку, пулю или бомбу. Подобно им, Жнецы были всего лишь орудиями, применяемыми для осуществления определенной цели. Ничего личного. Однако такая логика не всегда понималась и принималась теми, кто понес утрату, будь она по своей сути личной, профессиональной, политической или финансовой.
Но отпускать от себя Блисса Гэбриел не хотел и перестал доверять ему в должной мере, поняв, что тот собирается вроде как покончить с их отношениями и в скором времени отказаться от выполнения заказов. Тогда-то Блисса вместе с Луисом и приставили к семейству Ловейнов в качестве временного караула. А с убийствами Блисс завязывал – если не навсегда, то, во всяком случае, на время.
Работа была не бей лежачего, и напарники коротали время как могли. Ночами, когда Ловейны спали, Блисс в общих нейтральных чертах рассказывал о своем житье как Жнеца, заодно давая Луису кое-какие советы. Рассуждал о меткости стрельбы (одной из «коронок» Блисса было использование снайперской винтовки). Помнится, он открыл Луису, откуда взялось слово «снайпер»: из охоты на дичь в Индии в девятнадцатом веке. Рассказывал о генерале Гражданской войны Хираме Бердане, считавшемся непревзойденным знатоком этого искусства, который помог усовершенствовать приемы и навыки стрельбы настолько, что они используются снайперами и сегодня; об англичанине майоре Хескете-Причарде, основавшем в годы Первой мировой армейскую Школу снайперской стрельбы и разведки в противовес атакам германских снайперов на британских солдат; о русских командах времен Второй мировой, а также о менее эффективном использовании снайперов американцами, которым тогда еще лишь предстояло понять, что вооружить полевого стрелка винтовкой с прицелом, пусть даже оптическим, еще не значит сделать из него снайпера.
Луис слушал. По рассказам получалось, что качества, наиболее ценные для снайпера, в целом годны и для его собственной диспозиции: ум, надежность, инициативность, преданность, стабильность и дисциплина. Имеет смысл тренироваться регулярно, оттачивать навыки; поддерживать себя в хорошей физической форме, поскольку с ней приходят уверенность, стойкость и самообладание; не курить, потому как неконтролируемый кашель может выдать твое местонахождение, а желание подымить чревато нервозностью, раздражительностью и, как следствие, снижением эффективности; быть эмоционально сбалансированным, не позволяя себе волноваться или в чем-то каяться, когда настает момент убивать.