Жозеф Бальзамо. Том 1

Дюма-отец Александр

— Да, государь.

— Он так встревожен и опечален, что, боюсь, расчувствуется перед его высочеством дофином.

— А если он расчувствуется, что я должен делать, государь?

— Ничего, придете и скажете мне.

Лебель принес кофе, поставил его подле короля, и тот неторопливо принялся пить. Прославленный камердинер вышел.

Через четверть часа он вернулся.

— Ну что, Лебель? — осведомился король.

— Государь, господин де Лавогийон стоял у входа в новый коридор и держал его высочество дофина за руку.

— Потом?

— Мне не показалось, что

он сильно расчувствовался, напротив, он довольно игриво вращал глазками.

— Дальше.

— Он достал из кармана ключ, протянул его дофину, а тот отпер дверь и ступил в коридор.

— А после?

— А после господин герцог дал его высочеству подсвечник и сказал — тихо, но я все же расслышал: «Ваше высочество, ваша супружеская спальня — в конце этого коридора, от которого я только что отдал вам ключ. Король желает, чтобы вы дошли до спальни за двадцать минут». Принц воскликнул: «Как за двадцать минут? Да тут идти секунд двадцать!» Господин де Лавогийон ответил: «Ваше высочество, это уже не в моей власти. Учить вас мне больше нечему, я просто хочу дать вам совет: посмотрите внимательно на стены этого коридора, и я ручаюсь, что ваше высочество найдет куда употребить эти двадцать минут».

— Недурно.

— После этого, государь, господин де Лавогийон отвесил низкий поклон, причем выглядел возбужденным и пытался заглянуть в коридор. Затем он удалился, оставив его высочество у дверей.

— И его высочество вошел?

— Взгляните, государь, в коридоре виден свет. Он прогуливается там уже с четверть часа.

Король поднял глаза к окну и через несколько секунд воскликнул:

— Вот свет и пропал! Мне тоже в свое время дали двадцать минут, но, насколько я помню, не прошло и пяти, как я уже был подле жены. Увы, о дофине можно сказать так же, как говорили о Расине-младшем [158] : «Он, увы, не сын, а только внук великого отца!»

158

Расин, Луи (1692–1763) — сын великого французского драматурга Жана Расина был довольно посредственным поэтом.

65. ПЕРВАЯ БРАЧНАЯ НОЧЬ ДОФИНА

Дофин открыл дверь спальни или, верней, передней этой спальни.

Эрцгерцогиня в длинном белом пеньюаре лежала на золоченой кровати, для которой был почти неощутим вес ее хрупкого, нежного тела; странная вещь: если бы кто-нибудь обладал способностью читать по лицу, то под легким облачком печали он обнаружил бы не спокойное ожидание новобрачной, а страх перед одной из тех угроз, источником которых для нервических натур является предчувствие, хотя порой они противостоят ему с куда большим мужеством, чем сами могли бы предполагать.

У кровати сидела первая статс-дама г-жа де Ноайль.

Остальные дамы держались в глубине спальни, готовые удалиться по первому знаку г-жи де Ноайль.

Она же, верная законам этикета, нетерпеливо ждала прихода дофина.

Но поскольку на сей раз всем законам этикета и церемониала суждено было отступить перед злокозненным

стечением обстоятельств, лица, которые должны были ввести дофина в спальню, не знали, что по распоряжению Людовика XV его высочеству полагалось прийти через новый коридор, и ожидали его в другой передней.

Та же, в которую вошел дофин, была пуста, дверь, ведущая из нее в спальню, оказалась чуть приотворена, и потому дофин имел возможность видеть и слышать все, что там происходило.

В нерешительности он остановился и украдкой прислушался.

До него донесся чистый и мелодичный, хотя и несколько дрожащий голос дофины:

— Откуда войдет его высочество дофин?

— Из этой двери, — сообщила герцогиня де Ноайль, указав на дверь, противоположную той, за которой находился дофин.

— А куда выходит это окно? — поинтересовалась дофина. — Кажется, будто там шумит море.

— Нет, это шум множества людей, которые прогуливаются при свете иллюминации в ожидании фейерверка.

— Иллюминации? — с печальной улыбкой переспросила дофина. — Она очень кстати в этот вечер: ведь небо такое мрачное. Вы обратили на это внимание?

В этот момент дофин, которому надоело ждать, еще чуть-чуть приоткрыл дверь, просунул в щель голову и спросил, может ли он войти.

Г-жа де Ноайль, поначалу не узнавшая принца, вскрикнула.

Дофина, доведенная последовательно испытываемыми ею чувствами до нервического состояния, когда все вызывает страх, схватила за руку г-жу де Ноайль.

— Не бойтесь, сударыня, это я, — пробормотал дофин.

— Но почему через эту дверь? — спросила г-жа де Ноайль.

— Да потому, — отвечал Людовик XV, чья циничная физиономия тоже появилась в приоткрытой двери, — что господин де Лавогийон, будучи истинным иезуитом, прекрасно знает латынь, математику и географию, а обо всем остальном не имеет ни малейшего понятия.

При виде столь внезапно появившегося короля дофина соскользнула с кровати и стояла в своем пеньюаре, наглухо скрывшем всю ее от шеи до пят, в точности как стола [159] римской матроны.

— Да, тоща, тоща, — пробормотал Людовик XV. — Черт дернул господина де Шуазеля из всех эрцгерцогинь выбрать именно ее.

— Что касается меня, — заявила герцогиня де Ноайль, — ваше величество может заметить: я в точности исполнила все требования этикета. А вот его высочество дофин…

159

Стола — длинное широкое платье из шерстяной ткани, надевавшееся поверх туники.

— Нарушение принимаю на свой счет, — сказал Людовик XV, — поскольку это я велел его совершить. Но надеюсь, дорогая госпожа де Ноайль, вы извините меня, так как возникло весьма серьезное обстоятельство.

— Ваше величество, я не понимаю, что вы хотите сказать.

— Мы выйдем вместе, герцогиня, и я вам все объясню. А пока поглядим, как дети лягут в постель.

Дофина отступила на шаг от кровати и, испуганная еще более, чем в первый раз, схватила г-жу де Ноайль за руку.