Жозеф Бальзамо. Том 2
Шрифт:
— В каком направлении?
— В сторону Бастилии.
— Вы видите ее?
— Да. Она как сумасшедшая. Натыкается на прохожих… Вот наконец остановилась, ищет, у кого бы спросить, где она находится… Спрашивает…
— О чем спрашивает? Слушайте, Андреа, слушайте! Небом заклинаю вас, не упускайте ни одного ее слова. Значит, она спрашивает?
— Да, у человека, одетого в черное.
— И что же спрашивает?
— Адрес начальника полиции.
— Так выходит, это не была пустая угроза. Прохожий сказал ей адрес?
— Да.
— Куда
— Возвращается назад, сворачивает на улицу, идущую наискосок, выходит на большую площадь.
— На Королевскую площадь, это по дороге. Вы понимаете, что она собирается делать?
— Скорее, скорее догоните ее! Она хочет на вас донести. Если вы ее не догоните и она свидится с господином де Сартином, вы погибли.
Бальзамо испустил ужасный вопль, бросился в заросли, проскользнул в небольшую калитку, которую распахнула перед ним, а потом захлопнула какая-то тень, и вскочил на своего верного Джерида, который переступал с ноги на ногу за калиткой.
Конь, подгоняемый одновременно голосом и шпорами, стрелой помчался в направлении Парижа, и вскоре только топот копыт по мостовой замер вдалеке.
Андреа осталась стоять на том же месте, холодная, безмолвная и бледная. Все ее жизненные силы увез с собой Бальзамо, поэтому вскоре она без чувств осела на землю. Бальзамо так спешил в погоню за Лоренцей, что забыл разбудить Андреа.
121. КАТАЛЕПСИЯ
Беспамятство пришло к Андреа не вдруг, как можно заключить из нашего повествования, но постепенно, и сейчас мы попытаемся описать, как это было.
Оставшись в одиночестве, покинутая, охваченная тем внутренним холодом, который всегда приходит на смену мучительным потрясениям нервной системы, Андреа вскоре зашаталась и задрожала, словно перед началом эпилептического припадка.
Жильбер по-прежнему не сводил с нее глаз; он замер на месте, наклонившись вперед и затаив дыхание. Разумеется, Жильбер, понятая не имевший о явлении магнетизма, не отдавал себе отчета в том, что девушка погружена в сон, что над ее волей учинили насилие. Из ее диалога с Бальзамо он ничего или почти ничего не расслышал. Он только видел, что уже во второй раз, сперва в Таверне, теперь в Трианоне, девушка повиновалась призыву этого человека, который имеет над ней такую ужасную и непостижимую власть; короче говоря, для Жильбера все сводилось к тому, что у м-ль Андреа есть любовник или, во всяком случае, любимый человек, с которым она встречается по ночам.
Хотя Андреа и Бальзамо беседовали тихо, но со стороны их диалог напоминал ссору. Бальзамо, который, обезумев, умчался сломя голову, был похож на отчаявшегося любовника, Андреа, застывшая в одиночестве и безмолвная, — на покинутую любовницу.
И тут Жильбер увидел, как девушка зашаталась, повернулась, ломая руки, кругом, затем издала несколько хриплых стонов, которые, казалось, раздирали ее измученную грудь; она, вернее, организм ее пытался отбросить этот неровный поток флюидов, который она, погруженная
Но натура девушки оказалась побеждена: Андреа не в силах была ускользнуть от мысленного приказа Бальзамо, забывшего, что ясновидящая все еще находится в его воле. Она не могла разорвать эти нерасторжимые таинственные путы, связывавшие ее по рукам и ногам; пытаясь освободиться, она забилась в конвульсиях, как бились некогда пифии перед треножником на глазах у толпы паломников, собиравшихся под колоннами храма в ожидании ответа на свои вопросы.
Потеряв равновесие, Андреа с горестным стоном повалилась на песок, словно сраженная громом, который в ту же минуту грянул с небес.
Но не успела она коснуться земли, как Жильбер с гибкостью и проворством тигра устремился к ней, подхватил ее на руки и как перышко понес ее в комнату, которую она оставила, повинуясь зову Бальзамо, и где горела свеча у разобранной постели.
Все двери на пути Жильбера были отворены настежь, как их оставила Андреа.
Войдя, он наткнулся на кушетку и тут же уложил на нее холодную и безжизненную Андреа.
От прикосновения к этому бесчувственному телу он весь вспыхнул; нервы его были натянуты как струны, кровь бурлила.
Однако первая его мысль была невинна и целомудренна: прежде всего следовало вернуть к жизни эту прекрасную статую; он поискал глазами графин, чтобы брызнуть в лицо девушке водой.
Рука его уже тянулась к тонкому горлышку хрустального кувшина, как вдруг ему почудилось, что деревянная лестница, ведущая в комнату Андреа, заскрипела под чьей-то уверенной и легкой поступью.
Это не могла быть Николь: она сбежала с г-ном Босиром; не был это и Бальзамо: он умчался во весь дух верхом на своем Джериде.
Это был кто-то совсем посторонний.
Если Жильбера застанут здесь, он будет изгнан. Андреа для него словно испанская королева, к которой не смеет прикоснуться ни один подданный даже ради спасения ее жизни.
Все эти мысли, подобно колючим обжигающим градинам, вонзались в рассудок Жильбера за тот миг, пока неведомый посетитель поднялся еще на одну ступеньку.
Из-за бушевавшей в небе грозы Жильбер не мог рассчитать, откуда доносятся шаги; однако юноша, одаренный необычайным хладнокровием и крайним благоразумием, понял, что оставаться здесь ему ни в коем случае нельзя и, самое главное, нельзя допустить, чтобы его обнаружили.
Он быстро задул свечу, освещавшую Андреа, и юркнул в каморку Николь. Оттуда он мог сквозь застекленную дверь видеть и комнату Андреа, и переднюю.
В передней на подставке теплился ночник. Сперва Жильберу пришло в голову, что надо бы и его задуть, как свечу, но на это не было времени; шаги уже зазвучали на паркете коридора, уже слышалось чье-то приглушенное дыхание, и вот темная человеческая фигура выросла на пороге, осторожно скользнула в переднюю и затворила дверь, закрыв ее за собой на засов.