Жозеф Бальзамо. Том 2

Дюма-отец Александр

— Нет, не думаю. Впрочем, это неважно. Но погодите вызывать сестру, раз Жильбер уже встал, другие тоже могут быть на ногах.

Тем временем перепуганный Жильбер летел прочь со всех ног: увидев Филиппа и Бальзамо вместе, он понял, что погиб.

— Ну так как же, сударь? Что вы решили? — осведомился Бальзамо.

— Сударь, — отозвался Филипп, ощущая невольно распространяемые его спутником магнетические чары, — если ваше могущество действительно столь велико, что вы можете заставить

мадемуазель де Таверне прийти сюда, то продемонстрируйте его как-нибудь иначе, только не вызывайте сестру — место здесь открытое, и любой сможет услышать ваши вопросы и ее ответы.

— Поздно, — ответил Бальзамо и, схватив молодого человека за руку, указал ему на окно в коридоре флигеля: строгая, вся в белом, Андреа вышла из комнаты и, повинуясь приказу Бальзамо, уже готова была спуститься по лестнице.

— Остановите, остановите ее! — воскликнул растерянный и в то же время пораженный Филипп.

— Хорошо, — согласился Бальзамо.

Он вытянул руку по направлению к м-ль де Таверне, и та мгновенно остановилась.

Затем, словно статуя командора на пиру у Дон Жуана, секунду постояв, повернулась и возвратилась к себе в комнату.

Филипп поспешил за нею, Бальзамо двинулся следом.

Филипп вошел в комнату почти одновременно с Андреа и, схватив девушку за плечи, усадил ее.

Через несколько секунд в комнате появился Бальзамо и закрыл за собой дверь.

Однако как ни короток был этот промежуток, некто третий успел проскользнуть между Филиппом и Бальзамо и спрятаться в каморке Николь; он понимал, что от предстоящего разговора зависит его жизнь.

148. ОТКРОВЕНИЕ

Затворив за собой дверь и войдя в комнату в тот миг, когда Филипп с ужасом, но и не без любопытства разглядывал сестру, Бальзамо спросил:

— Вы готовы, шевалье?

— Да, сударь, — вздрогнув всем телом, пробормотал Филипп.

— Значит, можно начинать задавать вашей сестре вопросы?

— Прошу вас, — ответил Филипп, глубоко дыша, чтобы избавиться от стеснения в груди.

— Но прежде всего взгляните на сестру, — попросил Бальзамо.

— Я вижу ее, сударь.

— Вы уверены, что она спит, не так ли?

— Уверен.

— И значит, не сознает того, что тут происходит?

Филипп не ответил, лишь с сомнением покачал головой.

Тогда Бальзамо подошел к очагу, зажег свечу и провел ею перед глазами Андреа: зрачки девушки не сузились.

— Да, да, она спит, это ясно, — проговорил Филипп. — Но Господи, что за странный сон!

— Тогда я приступаю к вопросам, — продолжал Бальзамо. — Или нет, вы высказывали опасения, что я могу задать ей нескромный вопрос, так что спрашивайте лучше сами, шевалье.

— Да ведь я только

что пробовал с нею заговорить, коснулся ее, но она ничего не слышала, ничего не чувствовала.

— Это потому, что у вас не было с нею контакта. Сейчас я вам помогу.

Взяв Филиппа за руку, он вложил ее в ладонь Андреа.

Девушка улыбнулась и прошептала:

— Ах, это ты, брат?

— Видите, она вас узнала, — сказал Бальзамо.

— Да. Как странно!

— Спрашивайте, она ответит.

— Но если она ничего не помнит, когда бодрствует, то как же ей удастся вспомнить во сне?

— Это одна из тайн науки.

И, вздохнув, Бальзамо уселся в стоявшее в углу кресло.

Филипп стоял неподвижно; рука его все также покоилась в ладони Андреа. Как приступить к расспросам, в результате которых он обретет уверенность в своем бесчестье и узнает имя преступника, возможно, недосягаемого для его мести?

Что же до Андреа, она была совершенно спокойна, и спокойствие это граничило с трансом; лицо ее было безмятежно — и только.

Дрожа, молодой человек подчинился Бальзамо, который повелительным взглядом приказал ему приготовиться.

Но как только Филипп подумал о своем несчастье, как только лицо его начало мрачнеть, Андреа тоже помрачнела и сама обратилась к брату:

— Да, ты прав, это большое несчастье для нашей семьи.

Девушка просто-напросто произнесла вслух мысль, прочитанную ею в мозгу у брата.

Такого начала Филипп никак не ожидал и вздрогнул.

— Что за несчастье? — спросил он, сам толком не понимая, что говорит.

— Ах, да ты же сам знаешь, брат.

— Заставьте ее рассказать, она послушается, — посоветовал Бальзамо.

— Как я могу ее заставить?

— Пожелайте, чтобы она говорила, вот и все.

Филипп посмотрел на сестру, мысленно веля ей говорить.

Андреа зарделась.

— Ах, Филипп, — воскликнула она, — как дурно с твоей стороны думать, что я тебя обманываю.

— Значит, ты никого не любишь? — спросил Филипп.

— Никого.

— Выходит, я должен покарать не сообщника, а преступника?

— Я не понимаю вас, брат.

Филипп взглянул на графа, как бы спрашивая у того совета.

— Будьте понастойчивей, — бросил тот.

— Настойчивей?

— Да, смелее задавайте вопросы.

— Это значит не уважать стыдливость юной девушки.

— О, не волнуйтесь, проснувшись, она ничего не будет помнить.

— Но сейчас она сможет мне ответить?

— Вы хорошо видите? — спросил Бальзамо у Андреа.

Услышав его голос, девушка вздрогнула и обратила безжизненный взгляд в сторону графа.

— Хуже, чем когда спрашиваете вы, но все-таки вижу, — ответила она.