Жозефина. Письма Наполеона к Жозефине
Шрифт:
Любовь – род культа, поэтому и по отношению к ней нужно быть совсем не такой, как я. Вот почему я желала бы вашего совета, который решил бы сомнения моей слабохарактерности. Принять решение всегда было трудным для моей креольской беспечности, полагающей, что гораздо легче следовать воле других. Я восхищаюсь доблестью генерала, обширностью его познаний, дающих ему возможность рассуждать обо всем, живости его ума, позволяющей ему понимать чужие мысли даже ранее, нежели они были выражены.
Но, признаюсь, меня пугает влияние, которое он стремится распространить на всё, что его окружает. Его испытующий взгляд имеет в себе нечто странное, необъяснимое,
Наконец то, что должно было бы мне нравиться, – сила страсти, о которой он говорит с энергией, не позволяющей сомневаться в его искренности, – именно она-то и задерживает согласие, которое я была готова дать.
Я уже не первой молодости, можно ли надеяться надолго сохранить эту бурную нежность, которая у генерала имеет вид припадка бессилия? Если мы будем связаны, а он перестанет меня любить, не попрекнет ли он меня тем, что сделал для меня? Не пожалеет ли о более блестящей партии, какую мог бы сделать? Что отвечу я тогда? Что сделаю? Я бы только плакала.
"Прекрасное средство!" – написали бы вы. Боже, знаю, что это бессмысленно. Но всю мою жизнь это средство было единственным, которым я пользовалась, когда ранили мое бедное сердце, столь тонко чувствующее обиды.
Напишите мне поскорее и не бойтесь сказать, если считаете меня неправой. Вы знаете, всё исходящее от вас найдет хороший прием.
Баррас уверяет, что если я выйду за генерала, он доставит ему возможность сделаться главнокомандующим Итальянской армией! Вчера Бонапарт в разговоре об этом повышении, вызывающем уже теперь, когда оно еще не произошло, ворчанье его собратьев по оружию, сказал мне: "Они, наверное, думают, что мне нужна протекция, чтобы возвыситься? Наступит день, когда они будут счастливы, что я соблаговолю им ее оказать. Моя шпага при мне, а с ней я пойду далеко".
Что скажете об этой уверенности в успехе? Не служит ли она доказательством самонадеянности, являющейся следствием исключительного самолюбия? Бригадный генерал, протежирующий главам государства! Не знаю почему, но иногда эти смешные уверения захватывают меня до такой степени, что заставляют верить в возможность всего, что этот человек внушает. А с его воображением, кто может предсказать, на что он пойдет?
Мы все здесь скучаем без вас и утешаемся в ваше продолжительное отсутствие только тем, что ежеминутно говорим о вас и мысленно шаг за шагом следуем за вами по прекрасной стране, по которой вы путешествуете. Если бы я была уверена, что встречусь с вами в Италии, я завтра же вышла бы замуж, с условием сопутствовать генералу. Но мы с вами, пожалуй, разминулись бы в дороге.
Итак, считаю более предусмотрительным, прежде чем решиться, дождаться вашего ответа. Поспешите с ним, а еще более с вашим возвращением.
Мадам Тальен поручает мне передать вам, что нежно любит вас. Она по-прежнему прекрасна и добра, употребляя всё свое громадное влияние лишь для того, чтобы хлопотать о милостях для несчастных просителей, к тому же делает это она с таким видом удовлетворения, будто ее же этим и обязывают. Ее дружба ко мне изобретательна и нежна. Уверяю вас, что чувство, которое я питаю к ней, похоже на то, что я испытываю к вам. Это я говорю для того, чтобы вы имели представление о моей привязанности к ней.
Гортензия становится всё более и более интересной. Ее очаровательная фигура развивается. Если захотеть, то можно воспользоваться прекрасным случаем для досадных
Если б не беспокоящее меня замужество, я была бы очень весела, несмотря ни на что. Но пока оно имеется в виду, я буду мучиться. Страдание стало моей привычкой, и если бы мне были суждены новые печали, думаю, я вынесла бы и их, лишь бы дети, тетушка и вы остались со мной. Мы условились пропускать окончания писем: прощайте же, мой друг!»
Вот что чувствует и о чем думает Жозефина менее чем за месяц до замужества. Она признается, что стеснена в средствах. Еще бы! Охота на состоятельных поклонников требовала соответствующего гардероба. Среди бумаг Жозефины сохранилась занятная бумага с перечнем предметов дамского туалета: четыре дюжины сорочек, две дюжины платков, шесть юбок, шесть ночных кофт, двенадцать пар шелковых чулок, шесть муслиновых шарфов, два платья из тафты, три кисейных, два из органди, три из кандери, три полотняных, летнее из тафты и вышитое платье из линона и т. д.
Это гардероб типичной дамы легкого поведения. И нравственность Жозефины была столь же типичной для подобного сорта особ.
Любит ли она Бонапарта? Нет. Если Жозефина теперь вообще способна любить, то только того, кто ее содержит. Бонапарт был избран потому, что не нашлось никого получше.
Здесь уместно свидетельство Барраса. На этот раз его трудно обвинить во лжи, ведь Жозефина своими поступками подтвердила справедливость предъявляемых упреков.
«Движимая расчетом, – пишет Баррас, – и не остерегаясь признаваться в этом перед всеми, она начала с ясного доказательства того, что не сердечное влечение привело ее к этому союзу. В ряду людей, которых она могла любить, этот маленький "кот в сапогах" был, конечно, последним. В нем не было ничего, что привлекало бы ее. Он происходил из нищей, не уважаемой ни в каком государстве семьи. Но у него есть брат, сделавший хорошую партию и обещающий поддерживать остальных, в том числе его. Он кажется предприимчивым, гарантирует, что обязательно сделает карьеру…»
Разве не то же самое писала Жозефина в письме к подруге?
Далее Баррас передает монолог Жозефины, которую называет «настоящей пройдохой»: «Я со своей стороны не считала нужным посвящать его (Бонапарта) в суровую действительность моего положения. Он думает, что я обладаю известным капиталом в настоящее время и в будущем мне улыбаются с Мартиники большие надежды. Постарайтесь, чтобы он не узнал что-либо из известного вам, иначе можете всё расстроить. Не любя его, я могу пойти на эту сделку. Любить же я буду всегда только вас, вы можете на это рассчитывать. Роза всегда будет вашей, в вашем распоряжении. Только дайте знак.
Но я хорошо знаю, что вы не любите меня более, – говорит она мне, проливая потоки слез, всегда бывшие в ее распоряжении. – Это-то и грустнее всего для меня. Я никогда не смогу утешиться, что бы я ни сделала. Когда любишь человека, подобного вам, Баррас, можно ли иметь другую привязанность на этом свете?»
Что же на эти прекрасные речи отвечает Баррас? А вот что: «А Гош, – возразил я ей, очень мало тронутый, почти смеясь, – вы и его любили больше всего на свете и всё же имели адъютанта и Ван Акерна! И многих других!..»