Жозефина. Письма Наполеона к Жозефине
Шрифт:
Но в 1796 году кто может предвидеть торжество вдовы Богарне?
Так, значит, Бонапарт ценил ее за ум? Но ум Жозефины – это миф. Примеров тьма.
Тогда за что же?
Значит, за красоту?
Не нужно судить об этом по картинам, на которых она изображена то в образе томной креолки на фоне изумрудных пейзажей, то в образе салонной дамы, сладострастно раскинувшейся на шелковых подушках.
Жозефина вовсе не такая. Но она умеет казаться такой. Конечно, не всем. Но Бонапарт, по крайней мере в то время, попал под ее
Жозефина хорошо понимает, что значит жаргонное словцо «старушка». Так фамильярно будут называть ее солдаты Наполеона. Но что взять с солдат! Конечно, конечно… Однако Дезире Клер Бернадотт – дама. И это нисколько не помешает ей назвать Жозефину, тогда уже императрицу, «старушкой».
В год свадьбы талия Жозефины – это еще «талия нимфы». Последние следы прелести, которая скоро поблекнет! А шея и бедра Жозефины уже и теперь не слишком изящны. Но всё искупает мягкость движений, их ласкающая шаловливость.
Говорили, что в юности Жозефина была толстухой. И только когда она сделалась женщиной, формы ее стали гармоничными. Даже широкое лицо и вздернутый простонародный нос не портили впечатления.
Хотя до совершенства Жозефине было далеко, положение спасал внутренний огонь, волнующее, восхитительное очарование живости и знойной томности уроженки Мартиники. Она как бы заряжала этим окружающих, создавая поистине экзотическую атмосферу.
Но зубы… Они были ужасны. Впрочем, будучи изощренной кокеткой, креолка отлично умела их прятать. Жозефина ухитрялась прятать зубы даже в улыбке. А улыбка делала ее моложе. Говорили, что улыбающаяся Жозефина «на расстоянии нескольких шагов производила впечатление молоденькой и хорошенькой женщины».
Евгений унаследовал от матери дурные зубы. «Зубы были настолько испорчены, что уродовали его», – говорила о Евгении некая женщина.
В то время это вообще была большая проблема, даже и в очень богатой среде. Так что Жозефина не составляла исключения.
Как и все уроженки островов, Жозефина, этот слишком рано распустившийся цветок, скоро увяла. Тридцати двух лет, в год своего замужества, она уже зрелая женщина. Баррас упоминает о ее «скороспелой дряхлости», а застенчивый де Сент-Аман намекает, что «ее красота несколько миновала».
Спустя годы Жозефина, вспоминая те восторги, с которыми ее принимали как императрицу, меланхолично признавалась:
«Это тем более делает меня счастливой, что французы в особенности любят молодость и красоту, а я уже давно не обладаю ни тем ни другим».
Правда, Жозефине тогда исполнилось уже сорок шесть лет – годы страшные, кажется, непоправимые для любой женщины, и для императрицы тоже. Вместо красоты или того, что принимали за нее, у Жозефины осталась «наштукатуренная старость заслуженной султанши».
Все-таки Жозефина ни за что не соглашалась сдаться.
И у нее это получалось. Как говорит О’Меар: «Жозефина с большим искусством защищалась от нападений времени».
Жозефина
Личный секретарь Жозефины пишет миниатюристу Жану Герену:
«Байонна, 7 июня 1808 года.
Только что получил я, милостивый государь, те два портрета, о прибытии которых вы извещали меня письмом вашим от 29-го числа прошлого месяца. Я поспешил представить их императрице, которая поручила мне передать вам следующие замечания, а именно:
1) волосы чересчур черны;
2) яблочки щек и окружность носа требуют некоторой отделки;
3) нужно также поправить челюсть, которая выглядит слишком толстой и которой вообще желательно бы придать больше изящности;
4) воротник слишком высок, и верхняя губа, особенно по бокам, должна быть сокращена.
Таковы маленькие изменения, оказавшиеся необходимыми для достижения полного сходства.
Прическа и наряд никаких поправок не требуют.
Ее величество императрица желает, чтобы вы сделали ей с этого портрета копию чрезвычайно малых размеров, как бы для кольца.
Имею честь быть вашим покорнейшим и смиреннейшим слугой,
Ж.М.Дешан».
Вернемся к вопросу, оставшемуся без ответа. За что Бонапарт полюбил Жозефину?
Она не имела связей, не отличалась умом, не была безупречной красавицей…
Бонапарт полюбил Жозефину, потому что полюбил. И этим объясняется всё.
Для Бонапарта она – сначала и потом, увядшая, с преждевременными морщинами – являлась олицетворением любовного идеала, истинной эссенцией женского сладострастия.
«Хотя она и потеряла всю свою свежесть, она нашла средство нравиться ему, а ведь хорошо известно, что в любви вопрос “почему?” является излишним, любят, потому что любят». Чье же перо подписалось под этим неоспоримым выводом? Перо Мармона! Разве не для того это случилось, чтобы доказать: иногда ненависть отлично умеет отдавать должное справедливости.
А что же Бонапарт?
Мармон сообщает нам, какой нежностью окружает он воспоминания о Жозефине. «Он думал о жене не переставая, желал ее, ждал ее с нетерпением… Никогда любовь более чистая, более истинная, более исключительная не владела сердцем мужчины».
Бонапарт никогда не будет отрицать этого. А фразу «Стоило только моей жене пожелать что-либо, чтобы я сделал обратное» с полным правом следует считать милой шуткой, шаловливой стрелой, направленной в Жозефину, находившуюся тогда, по словам Редерера, «довольно близко, чтоб услыхать эти слова».