Жребий Рилиана Кру
Шрифт:
На предложение неронсца отреагировали без энтузиазма. Постоянно имея перед глазами живой пример — Джайфа Файнока, — члены Совета не испытывали желания перечить сеньору при личной встрече. Выдвинули еще один план: предложить сеньору Кипроузу в обмен на Кулак Жи освободить трех его племянников-поджигателей. Скривелчу пришлось пустить в ход все свое красноречие, чтобы добиться внесения в список требований горожан еще и пункт о выдаче разбойника Черного Рилиана Кру. В итоге он преуспел в этом, но победа была слишком малозначительной, чтобы удовлетвориться ею. Впервые с тех пор, как он прибыл в Вели-Джива, тень озабоченности омрачила чело Наемного Убийцы при Высоком суде.
По
Кипроуз положил в мешок четыре холодных обжаренных гуся, копченый окорок, головку выдержанного голубого сыра, четыре каравая хлеба, горшок гусиного паштета с трюфелями, восемь бутылок бордо и две портвейна, а также несколько коробок леденцов. Собрав все это, он ушел. Заинтригованный повар тенью скользнул за своим хозяином и проводил его до второго этажа. Там Кипроуз исчез за дверью комнаты, которую занимали таинственные злобные существа.
С этого момента слуги стали внимательно наблюдать за этой комнатой. Никто не осмеливался туда войти, но в течение последующих дней всегда можно было увидеть какого-нибудь лакея или поваренка, прижимавшего ухо к двери, из-за которой доносились непонятные звуки: ворчание, бурчание, глухие удары, шарканье ног, и все это перекрывал голос Кипроуза Гевайна. Трое суток кряду Кипроуз безостановочно говорил. Голос монотонно взмывал и опускался — ритмический рисунок этой декламации свидетельствовал о сверхнормальной активности. Когда Кипроуз уставал, его голос звучал медленнее, но без пауз и запинок. Прислуга, подавленная происходящим ужасом, не имевшим названия, продолжала тихо заниматься своими делами. Дежурившие у двери по-прежнему периодически докладывали об обстановке. Сеньор все говорил и говорил, его голос охрип, но он не останавливался; он продолжал говорить, даже когда в комнате разразилась драка, и послышался звон битых стекол, но затем однообразную речь сменили стоны, шепот, голос сеньора замедлился, и наступила тишина. Абсолютная тишина.
Осторожный стук в дверь остался без ответа. Тишина царила три дня и три ночи, и слуги начали подозревать, что сеньор мертв. Однако никто не осмеливался войти в ту комнату, чтобы удостовериться в этом, даже тогда, когда из города прибыл гонец с пергаментом, скрепленным печатью Городского Совета города Вели-Джива. Этот важный документ валялся непрочитанным несколько дней. В конце концов, не придумав ничего лучшего, старший лакей положил пергамент под дверь комнаты, где скрывался хозяин крепости. Дошло ли послание жителей города до своего адресата или нет, никто не знал.
Наконец прислуга стала поговаривать о необходимости взломать дверь, но к тому времени, когда все они пришли к мысли, что в этом вопросе надо посоветоваться с молодым трейворнским господином, у которого, как они полагали, есть голова на плечах, в комнате вновь зазвучал голос.
Монолог Кипроуза казался странным. Теперь он не декламировал и не бубнил: скорее, разговаривал сам с собой или разыгрывал по ролям пьесу. Слов было не разобрать, но, судя по модуляциям голоса, он читал лекции, что-то обсуждал, бранился, задавал себе вопросы и пространно отвечал на них. Временами казалось, что он ссорится сам с собой — голос звучал резко, неприятно. Иногда он отпускал остроты и сам же реагировал на них взрывами одобрительного смеха. Этот смех —
Произошло и еще одно событие. Однажды из комнаты послышался звук передвигаемой мебели. Сдавленное бормотание говорило о неумелых усилиях сеньора. Вскоре из окна запертой комнаты на внутренний двор вырвалась лавина зловонных испарений. Потом раздались всплески воды, и смрад, стоявший в коридоре, начал рассеиваться.
Прислуга терялась в догадках, но тайна оставалась нераскрытой. Ни одна живая душа не стала пока свидетелем триумфа сеньора. Никому не дано было разделить с ним те чувства, которые он испытал, заглянув в пробуждающиеся голубые глаза своего первого двойника и услышав заявление, произнесенное голосом, неотличимым от его собственного:
— Я — Кипроуз Гевайн.
— Бессстолочь. Бессстолочь. Бессстолочь, — насмешливо шипела Нурбо. — Нессспосссобная. Бессстолочь.
— Боюсь, что она права, — призналась Мерит. — Я не могу этого сделать.
Перед ней на столе лежала кучка серого гусиного пуха. На лбу девушки блестели капельки пота, но ее осязание не сдвинуло ни одного перышка.
Рилиан вздохнул. Во время добровольного заточения Кипроуза он усердно учился и тренировался. Его собственное осязание, хоть и было пока слабым, проявляло некоторые признаки улучшения, чего никак нельзя было сказать об усилиях Мерит, остававшихся бесплодными. Ее губы кривила гримаска презрения к самой себе, столь ненавистная Рилиану. Слова утешения и одобрения вертелись на кончике языка, но он не решался произнести их. Малейшее проявление излишней теплоты, не говоря уже о привязанности, возникающей между ним и Мерит, вызвало бы немедленную злобную реакцию змея.
— Мерит, все равно не сдавайся. Возможно, если мы попытаемся выполнить это упражнение в другом помещении, все будет иначе.
Его глаза сказали гораздо больше, чем губы. Рилиан беззвучно молился о том, чтобы она уловила фальшивость его безразличия и поняла, что он боится выдать себя на глазах у наблюдателей со стальной чешуей. Они встретились взглядом, и Кру увидел понимание во взоре девушки. Линия ее рта смягчилась.
Мерит пожала плечами с напускным равнодушием.
— Возможно, — ответила она и почти машинально добавила: — Но тогда мы оба останемся здесь… навсегда.
— Навсссегда. Навсссегда. Навсссегда, — согласилась Нурбо. — Повезло людям. Оссстатьссся здесь навсссегда. Велико милосссердие сссеньора.
— Но когда же милосссердие сссеньора позволит сссоединитьссся патриарху Крекиту и матриарху Нурбо? — спросил Крекит. — Из-за Нурбо Крекит накаляетссся как сссталь в огне. Он пылает. Он плавитссся. Он ждет. Ждет. Ждет. Он ссспрашивает, когда же произойдет это ссслияние. Когда?
Рилиан, собственные проблемы которого почти не отличались от проблем влюбленного змея, чуть ли не симпатизировал ему.
— Ссскоро. Ссскоро. Ссскоро. Ссскоро, — успокаивала Нурбо своего суженого. — У сссеньора сссейчассс очень важные дела. Его сссовсем не волнуют эти люди. Он не ссспрашивает о них, не интересссуется ими.
Рилиан не без удивления признал справедливость слов Нурбо. Занятый своими тренировками и изучением книг, он даже не обратил внимания на то, что Кипроуза Гевайна перестали интересовать его успехи.
— Сссолнце всссходит, сссолнце сссадитссся, а сссеньор не заглядывает к нам, — продолжала рассуждать Нурбо. — Ссскоро эти люди не будут нужны ему. Тогда мы убьем их и выпьем их кровь. Тогда Крекит и Нурбо окажутссся вмесссте. Навсссегда.