Жуков
Шрифт:
Сталин далее пояснил: „Создается три фронта, на которые возложена задача закончить войну. Эта тройка должна действовать вместе. Если Жуков задержится, вы ему поможете с севера. Ваше направление тоже очень важное. 3-й Белорусский фронт нацелил свой удар вдоль моря, он связался с Восточно-Прусской группировкой и не может помочь наступлению на Берлин“. Но и я не помог Жукову. Ведя тяжелые бои, наш фронт слишком растянулся. Разрыв между 1-м и 2-м Белорусскими фронтами достиг 70 км. Немцы имели возможность ударить в этот разрыв. Я сам поставил вопрос перед Ставкой о том, чтобы рассечь Померанскую группировку с помощью Жукова. Ставка согласилась усилить нас. Во взаимодействии с правым
Товарищ Чуйков в своем выступлении пытался доказать, что у немцев в феврале 1945 года не было достаточно войск. А почему же 1-й Белорусский фронт долго топтался на Берлинском направлении, если сил у противника не было? Нет, у немцев было много сил, потому-то они и оказали серьезное сопротивление. Если бы в феврале 1945 года повели наступление на Берлин, оно могло бы сорваться, и неизвестно еще, какие отношения сложились бы у нас с союзниками. Мы напрасно сейчас „деремся“».
Мнение маршала В.Д.Соколовского выглядит так же взвешенно и беспристрастно:
«Идея о продолжении наступления на Берлин исходила от командования 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов. Мы сами решили наступать, пока противник не подтянул резервы. 8 февраля мы начали эту операцию основными силами. Операция развивалась сравнительно успешно. За 3–4 дня продвинулись на 60 км, и подошли к р. Нейсе. Расширили прорыв до 200 км. Но на Нейсе мы выдохлись, не смогли захватить с ходу ни одного плацдарма. Операция была плохо обеспечена боеприпасами. Их у нас было 50–60 процентов. Особенно плохо обстояло дело у 3 ТА, которая к тому же перемещалась с юга на север. Не хватало продуктов, горючего. Люди устали. Мы прошли до Нейсе без передышки 700 км. Левый фланг фронта не продвинулся, его отвлекла Силезия. В этих условиях 1-й Украинский фронт идти на Нейсе не мог, а без них не мог наступать и 1-й Белорусский фронт. Таким образом, в феврале месяце не было условий для развития наступления на Берлин. Я поддерживаю Ивана Степановича Конева, что спор о возможности взятия Берлина в феврале 1945 года беспредметный».
…29 марта Г.К.Жуков по вызову Ставки В ГК самолетом вылетел в Москву. В связи с плохой погодой самолет сделал вынужденную посадку в Минске, и оставшийся путь Георгий Константинович проделал на поезде. С 31 марта по
3 апреля он работал в Ставке и Генштабе над планом Берлинской операции.
Принимая Жукова, Сталин отметил, что немецкий фронт на западе окончательно рухнул, и, видимо, противник не хочет принимать мер, чтобы остановить продвижение союзных войск. Между тем на всех важнейших направлениях против советских войск он усиливает свои группировки.
К этому времени Сталин располагал личным посланием Верховного главнокомандующего союзными войсками в Европе генерала Д.Эйзенхауэра. Тот сообщал, что в его планы входит окружение и разгром немецких войск, оборонявших Рур, а также изоляция данного района от основной части Германии. «Я рассчитываю, — отмечал Эйзенхауэр, — что эта фаза (операции) завершится в конце апреля, а может быть, и раньше, и моя следующая задача будет состоять в рассечении войск противника посредством соединения с Вашими армиями». Взятие Берлина Эйзенхауэр не планировал. Это видно и из его письма начальнику штаба армии США генералу Д.Маршаллу: «В любое время, когда мы сможем взять Берлин без больших потерь, мы, конечно, это сделаем. Но я полагаю, что неразумно, с военной точки зрения, в данных условиях делать Берлин главной целью… Если учесть тот факт, что война ведется в политических целях, и если Объединенный комитет начальников штабов
1 апреля Сталин направил ответ Эйзенхауэру:
«Вашу телеграмму от 28 марта 1945 года получил.
1. Ваш план рассечения немецких сил путем соединения советских войск с Вашими войсками вполне совпадает с планом Советского Главнокомандования.
2. Согласен с Вами также и в том, что местом соединения Ваших и советских войск должен быть район Эрфурт, Лейпциг, Дрезден. Советское Главнокомандование думает, что главный удар советских войск должен быть нанесен в этом направлении.
3. Берлин потерял свое прежнее стратегическое значение. Поэтому Советское Главнокомандование думает выделить в сторону Берлина второстепенные силы.
4. План образования второго дополнительного кольца путем соединения советских и Ваших войск где-либо в районе Вена, Линц, Регенсбург также одобряется Советским Главнокомандованием.
5. Начало главного удара советских войск приблизительно — вторая половина мая. Что касается дополнительного удара в район Вена, Линц, то он уже осуществляется советскими войсками. Впрочем, этот план может подвергнуться изменениям в зависимости от изменения обстановки, например, в случае поспешного отхода немецких войск сроки могут быть сокращены. Многое зависит также от погоды.
6. Вопрос об усовершенствовании связи между нашими войсками изучается Генеральным штабом, и соответствующее решение будет сообщено дополнительно.
7. Что касается неприятельских войск на восточном фронте, то установлено, что их количество постепенно увеличивается. Кроме 6 танковой армии СС на восточный фронт переброшено: три дивизии из Северной Италии и две дивизии из Норвегии». [452]
Ответ не содержал точных сведений о направлении главного удара и времени начала наступления советских войск — Сталин прекрасно сознавал, какое политическое значение будет иметь взятие Берлина, и не стремился подстегивать к этому союзников.
452
Цит. по: История Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941–1945. М., 1963. Т. 5. С. 257.
Ответ Сталина сыграл свою роль: Эйзенхауэр отклонил настойчивую просьбу Монтгомери о выделении ему десяти дивизий для наступления на Берлин, более того, передал из состава 21-й группы армий, которой командовал Монтгомери, 9-ю американскую армию в состав 12-й группы армий генерала Брэдли. Тот разделял точку зрения Эйзенхауэра, считал, что взятие Берлина будет стоить около 100 тысяч солдатских жизней, а это «слишком большая цена престижного объекта, особенно учитывая, что мы его должны будем передать другим». Комитет начальников штабов, а затем и президент Ф. Рузвельт решение Эйзенхауэра поддержали.
Иначе думал премьер-министр Великобритании У. Черчилль. 1 апреля он направил президенту США телеграмму следующего содержания:
«Ничто не окажет такого психологического воздействия и не вызовет такого отчаяния среди всех германских сил сопротивления, как нападение на Берлин. Для германского народа это будет самым убедительным признаком поражения. С другой стороны, если предоставить лежащему в руинах Берлину выдержать осаду русских, то следует учесть, что до тех пор, пока там будет развеваться германский флаг, Берлин будет вдохновлять сопротивление всех находящихся под ружьем немцев.