Журавль в клетке
Шрифт:
– Его-оровна! – Соломатько отступил от меня на шаг. – Ты же иконки раньше вешала в квартире, я точно помню! И крестик носила… Ну-ка, ну-ка… – Он потянулся к цепочке на моей шее.
Я сама достала крестик, показала ему и заправила обратно под свитер.
– Крестик есть, и в церковь я иногда хожу… И молитву, в случае чего, про себя прочитаю…
– Знаешь наизусть молитвы? – с сомнением переспросил он.
– Знаю, «Отче наш» – она короткая. И «Оптинских старцев», выборочно… – Я посмотрела на иронически улыбающегося Соломатька. – Как будто ты твердишь наизусть молитвы! Ну что за ханжество, в самом
– Молитва – это ключ! – сказал Соломатько и многозначительно показал наверх.
– Да, скорей всего, – кивнула я. – Но все равно я в Бога, наблюдающего за мной из космоса или из параллельного мира, не верю.
– Пока не поздно – отрекись от сказанного! – громко прошептал Соломатько, нарочито отступив от меня на шаг. – Какая, а, смотрите, смелая Егоровна у нас, надо же!
Я покачала головой:
– Да уж произнесла, теперь никуда не денешься. Не смелая, а слишком много книг, наверно, в жизни читала. Много знаю, много видела, много где на земле побывала – в Боливии, Мексике, Египте… Ты был в Египте, Соломатько?
– Был, – важно кивнул он. – В Шарм-Эль-Шейхе. Плавал в коралловых рифах, все ноги ободрал, снимал фильм под водой…
Ясно. А мы с Машей на Великого сфинкса все смотрели да на одни и те же экскурсии по два раза ходили. Маша всерьез собиралась учить египетские иероглифы, чтобы тайны человечества когда-нибудь открыть, непознанные пока. И в Индии были, такого там навидались-наслышались невероятного, что не укладывается в обычные представления о мире… Так что все это никак не укрепляет веру в Новый Завет как альфу и омегу мироздания.
– Значит, и дочь моя тоже – атеистка? – сурово спросил меня Соломатько.
Я улыбнулась – быстро и ловко он осваивается в роли отца. Я посмотрела ему в глаза, и он, разумеется, легко выдержал мой взгляд.
– Дочь моя, Игорь, то есть наша дочь – не атеистка, и я – тоже. Просто я не считала себя вправе обманывать ее сказками на тему библейской истории. Боялась, что настанет день, когда она мне скажет: «Мама, а ведь это, оказывается, все вранье – про угодников, про ангелов…» И решит, что и остальное – тоже вранье. Все оберегаемые религией человеческие ценности, заповеди, нравственные запреты и так далее. Один умный человек сказал: «Я отчасти верующий, отчасти знающий, а больше – мечтающий». Вот это обо мне. Пошли, я сделаю чай. Я тоже что-то замерзла.
– О чем мечтаешь, поделишься со мной? А, Егоровна? – Он подтолкнул меня локтем.
Я взглянула на него. Вот и пойми теперь, кто кого перетянул с шутливого разговора о мужском идеале безупречной подружки – и с чего, кстати, Соломатько завел его со мной? – на такие темы… И все же я ответила, потому что мне показалось, что он ждет от меня ответа, лишь прикрываясь своей обычной шутовской масочкой.
– Поделюсь. Мечтаю выполнять все заповеди без сомнений и мук, даже те, которые наизусть не помню. И когда-нибудь понять, почему все так, а не иначе на земле. Веришь?
Соломатько, с большим сомнением качая головой, пошел вслед за мной.
В его комнате, когда мы пили чай и отогревались, я вернулась к тому, что меня задело в разговоре на улице.
– А ты часто смотришь мою передачу?
– Ну… пару раз послушал. Смотреть не смог, стыдно было за тебя. А что ты хотела? Комплиментов?
Я засмеялась, думая при этом, зачем же и о чем я сейчас смеюсь.
– Не расстраивайся так, – улыбнулся Соломатько. – Есть и похуже тебя. Такие дуры есть – хихикают, глаза пялят в камеру… А ты иногда еще и ответить что-то можешь с ходу… хм… – Он как будто сам удивился тому, что только что сказал.
Так все-таки, какое будет резюме твоей лекции? – решила я свернуть тему моей профессиональной пригодности. Потому что сама к себе отношусь крайне критично и очень страдаю от того, что часто бываю крепка задним умом – не могу сразу охватить целое или остроумно отреагировать, а потом неделю после передачи никак не успокаиваюсь – вот ведь что надо было сказать! А я и не сообразила сразу.
– Вывод? – улыбнулся Соломатько и с удовольствием потянулся. – Вывод…
Неожиданно я вспомнила один из Лялькиных советов:
– Всегда проверяй на глазок, как интересующий тебя мужчина в данный конкретный момент к тебе относится.
– Знание приумножает печали, Ляль, – ответила я ей.
– Это у дур. У женщин умных знание приумножает победы.
– Хорошо. А вдруг человек меня просто уважает? Или… просто не уважает…
–. Ерунда какая! – как всегда категорично ответила уверенная в себе Лялька. – Из уважения, как ты выражаешься, «человек» этот ничего для тебя делать не будет. А вот из симпатии к твоим округлостям… Самое смешное, что у них эта симпатия на виду. И никак ее не скрыть, кроме как свободным покроем штанов. Так что смотри внимательно и управляй!
Я взяла и посмотрела на Соломатька. Сейчас, по крайней мере, он ко мне относился хорошо. Даже очень хорошо.
Соломатько перехватил мой взгляд, нахмурился, перекинул ногу на ногу, перевернулся в кресле, а потом вдруг рассмеялся:
– Ты права, Егоровна. Вот такой я бедный человек, тобою сраженный. «Я любовью сраженный, лишь любо-овью жи-ву-у…» – пропел он. – Извини за некоторую непривычную терминологию, но это Шекспир. Кстати, тебе не приходила в голову некая неприличная этимология этого имени? «Тряси копьем» 1 – может, речь не только о ратных подвигах, а?
1
Имя Шекспир (Shakespeare) в переводе с английского дословно означает «тряси, потрясай, сотрясай копьем» (прим. авт.).
Не знаю, что бы сделала на моем месте Лялька, а я, как дура последняя, покраснела и, пробормотав: «Ну чего ты, чего ты, я совсем не о том…», попыталась как можно скорее ретироваться.
– А ну, не так прытко, – ухватил меня за свободно свисающую штанину Соломатько. – Вообще, знаешь-ка что?
Я перевела дух:
– Пока нет.
– Я помыться хочу. И ты докажешь свое равнодушие ко мне, если потрешь мне спинку и в благодарность дашь потереть свою.
– Можно я задам тебе классический вопрос всех русских алкоголиков? Ты меня хоть капельку уважаешь? За Машу, к примеру. Тогда пойдем, ты помоешься и вернешься обратно, безо всяких придумок и выкрутасов.