Журавль в клетке
Шрифт:
– Это уж как полу-учится… – протянул Соломатько, но сразу встал и приготовился идти. – Хотя бы разочек, а, Маш? – Он наклонился ко мне и умудрился ухватить меня зубами за ухо. – Это аванс.
13
Банька
– Ну что, пойдешь со мной в баньку, Егоровна? – ухмыльнулся Соломатько, расстегивая молнию олимпийки.
– По твоему сценарию я должна, хихикая, отказаться, ведь так? А если я соглашусь?
– Да ладно… – Он даже замер на секунду, с любопытством вглядываясь в мое лицо. – Неужто?
– А
– Ну давай, давай… – недоверчиво пробормотал Соломатько. – А…
– Что? – Теперь уже я с любопытством смотрела на почему-то явно, растерявшегося Соломатько. – Не ожидал?
– Да нет. Просто чувствую какой-то подвох.
– Никакого подвоха. Давай только договоримся: там хотя бы ничего не будем выяснять, друг друга не подначивать, не цеплять…
– Согласен, – быстро кивнул Соломатько. – Согласен. Если дальше никаких требований не будет.
Я тоже кивнула, чувствуя, как вдруг заколотилось сердце. Ой, мамочки, мои… Как на первое свидание! Но я ведь не собираюсь…
– Только я не собираюсь… – громко сказала я вслух.
– Да чего уж там! – махнул рукой Соломатько. – И так ясно было. По очереди в парилку пойдем.
Я сидела в небольшой гостиной бани и слышала, как за стеной льется вода в душе, как напевает и крякает Соломатько. И никак не могла понять – ну зачем же я сюда пошла? Песни за стенкой стихли. Стукнула дверь – это он вошел в парилку. Через некоторое время раздался тихий стук И вот опять. И снова. Соломатько костяшками пальцев выбивает ритм какой-то песенки. Или… или это он мне знаки подает? Он ведь тоже, наверно, не поймет, зачем я вместе с ним сюда пошла…
Я встала, сняла тонкий бежевый свитер, аккуратно сложила его пополам, рукав к рукаву, потом еще раз пополам. Нет, так он помнется… Я развернула свитер и положила его ровно на диван. Подошла к небольшому зеркалу на стене, в котором я отражалась как раз до пояса. Какой-то усталый, испуганный взгляд. И действительно немытая голова, я привыкла, что у меня волосы блестят и горят с утра и до вечера, а утром я мою их снова… Бледные плечи, на которых как-то сиротливо смотрятся тонкие темно-голубые тесемки моего любимого лифчика – по чистой случайности я оказалась в нем в тот день, когда Машка учудила с похищением… Когда месяц назад я покупала этот не самый дешевый лифчик, я еще думала: «И зачем мне такое белье? Не хочу я никому нравиться…»
Я решительно отошла от зеркала и надела свитер. Так гораздо лучше. Я прошла через раздевалку и душевую к парной и остановилась перед плотно закрытой дверью.
– Соломатько! – позвала я, стараясь, чтобы голос звучал твердо.
– Ау! – откликнулся с готовностью он, как будто только и ждал, что его позовут из-за двери.
– У тебя шапка есть?
– Шапка? – он чуть помедлил. – Вторая, что ли?
– Нет. Первая. Ты на голову что-то надел? – Я видела висящие в раздевалке войлочные шляпы.
– Ну, надел, – не очень довольно ответил Соломатько. – И что?
– Прикройся, я сейчас зайду.
Он вздохнул за
– Чудишь, Егоровна. Ну, пожалуйста. Прикрылся. Заходи.
Я сбросила тапочки и открыла дверь.
– Ох ты, мама моя… – только и сказал Соломатько, увидев меня в полном обмундировании. – С ума сошла? Раздевайся. Никто тебя не тронет. Это же парная, а не… – Он махнул рукой, при этом серая войлочная шляпа, которой он действительно прикрылся, съехала набок.
Я отвела глаза. Надо же, ну вот же он, человек, столько лет мешавший мне наслаждаться жизнью и любить других мужчин. Вот он, во всей своей красе и наготе. Подходи и бери – все то, чего не добрала за жизнь…
Соломатько за минутную паузу успел собраться. Он прилег на средней полке, снова аккуратно прикрывшись шляпой.
– А вот давай на спор, Егоровна! Ты раздеваешься и садишься рядом. Сидишь, дышишь сосной и эвкалиптом, подливаешь водички на каменку, а я… сижу рядом и тебя не трогаю. И мы вот так мирно, как будто прожившие пятнадцать лет вместе родители милой Маши, просто паримся в баньке.
Я посмотрела на его гладкое, лоснящееся от жары плечо, ровное, чуть полноватое бедро, по-прежнему упругий живот, лишь слегка округлившийся за годы… И кивнула.
– Да. Давай.
Я прикрыла дверь парной, быстро скинула на табурет одежду и зашла в душевую кабинку, с трудом задвинув полупрозрачную дверцу. Из крана не сразу пошла горячая вода, и первую минуту я с ужасом и непонятным удовольствием стояла под еле теплым душем. Когда я окончательно замерзла и покрылась мурашками с ног до головы, вода наконец стала горячей. Несколько минут постояв в мгновенно наполнившейся густым паром кабинке, я закрыла воду. Взяв с полки большое полотенце, завернулась в него, подхватила свои вещи и быстро вышла из душевой.
Одеваясь в предбаннике, я услышала, как Соломатько стал напевать. А что ему оставалось делать – не выбегать же за мной, прикрываясь войлочной шляпой?
– Ты где была, мам? – удивленно спросила Маша, увидев, как я снимаю задом наперед надетый свитер и пытаюсь вытереть волосы огромным мокрым полотенцем.
– В бане… То есть… в душе. Хочешь помыться?
– Нет! – сказала Маша. Я посмотрела на нее:
– Пошли, Машунь.
Она кивнула, и мы пошли в баню, откуда раздавался довольно веселый голос Соломатька. На мотив «Все могут короли» он пел какую-то абракадабру, и так оживленно, что я в очередной раз подумала – я не знаю о нем ничего, Или все забыла. Или ничего не знала. Разве были у него причины веселиться в тот момент?
– Там Соломатько? – Маша резко остановилась, услышав его голос. – Я не пойду.
Еще одна…
– Маша, ты просто вымоешься…
– Я потом вымоюсь, мама, в тазике. Ясно?
Маша резко развернулась и пошла обратно в дом. Я вздохнула и вошла в баню.
– У тебя фен есть? – крикнула я как можно громче, чтобы не заглядывать к нему в парную.
– Есть, – тихо сказал Соломатько, мирно сидящий прямо передо мной на диване, уже одетый, румяный и на вид совершенно довольный. – Садись, я посушу тебе волосы. Если это тебя не смутит.