Журавль в клетке
Шрифт:
– А… а давно это было?
Не помню точно. – Маша наконец посмотрела мне в глаза. – В пятом классе, наверно, или в седьмом. Какая разница? Я так и подумала, что это мой отец. Я же себя в зеркале видела. Одно лицо. – Маша состроила страшную рожу, и Соломатько тут же засмеялся, хотя не думаю, что ему в тот момент было смешнее, чем мне.
– И что еще ты подумала? – спросила я, не в силах сейчас собраться с мыслями. Значит, Маша все эти годы молчала – с седьмого класса, или с пятого… И ни о чем меня не спросила! Или, может, и спрашивала, но так, что я-то ничего не заподозрила…
Маша
– Подумала: очень хорошо, что он такой симпатичный, а то я всегда считала, что ты мне не показываешь его фотографии, потому что он был каким-нибудь уродом.
– Или уроженцем Эфиопии, – подсказал польщенный и, к его чести, притихший Соломатько.
– Ну, вроде того, – кивнула Маша.
А вот скажи-ка, Игорь… – я решила тоже не теряться. – Помнишь, ты пришел, когда Маше было около годика, и единственный раз остался у нас ночевать? Точнее, я тебе единственный раз это позволила. И ты увалился третьим на наш с Машей диван… – Я на всякий случай присматривала за Машиной реакцией, чтобы она не растерялась, но Маша слушала пока достаточно спокойно. – И Маша еще утром очень удивилась и стала рассматривать тебя, не польется ли и у тебя молочко из груди, а ты подхватился и убежал…
– Ну и чего, чего? – процедил он.
– Просто хочу спросить: твоя… жена была еще беременная или уже родился ребенок, а?
– И уже… только-только… и еще нет, – вздохнул Соломатько.
– Ты хочешь сказать, что там у тебя двое детей?
– Трое, – обреченно уточнил Соломатько, а я посмотрела на Машу. Я не успела увидеть выражения ее лица, потому что в тот же момент она дала ему по морде и сказала:
– Гад! Какой же ты гад, батяня-комбат.
– В рифму, доченька… – сказал Соломатько, схватившись за щеку.
– За доченьку сейчас еще получишь! – рявкнула Маша и быстро ушла с веранды, задевая на ходу все углы.
– Я ей как-то, когда… гм… приставал… то есть… ухаживал… Я же не знал, что она…. Ну, ясно, в общем… Она спросила про фотографию у меня на рабочем столе, там пацаны мои… А я ей сказал, что это младшие братья… Сам не знаю зачем, идиот…
– Наверно, хотел казаться еще моложе, – корректно ввернула я.
Наверно, – махнул рукой Соломатько. – Ну, короче говоря… я ей тогда сказал, что не женат, что детей у меня нет и не было никогда, тем более трех… – выложил Соломатько и с надеждой посмотрел на меня, как нашкодивший внучок на любящую бабушку, зная, что бабуля не только простит, но еще и вареньице из шкафа достанет, чтобы отвлечь внучка от грустных мыслей.
– Ладно, не переживай! – Я понимала, что Маша вовсе не за мальчиков дала ему по морде, она знала, что у него есть дети. – А третий-то откуда?
– Сам не знаю, – грустно ответил Соломатько и попытался положить голову на свободно связанные руки. Не смог, вынул руки из веревки и, аккуратно отложив ее в сторонку, продолжил: – Ни на кого не похож, ни на меня, ни на Танюшку. И ни на одного из наших друзей тоже… Появился, и все тут.
– Давно?
– Да лет пять назад… Мальчик, Ванюша… Так что сама понимаешь, Егоровна, в жены взять не могу – повязан по рукам и ногам…
Я
– Да отстань ты со своими глупостями! Замуж… Кто ж за тебя теперь за такого замуж пойдет? Это все равно что пояс со взрывчаткой на себя надеть. Ты лучше подумай, как выкуп получить, чтобы мы тебя в живых оставили.
Соломатько попробовал засмеяться:
– Да ладно, Егоровна, проехали!
– Это ты, может быть, проехал, а вот мы с Машей – нет. Нечего было меня с малюткой бросать, чтобы чужих детей, ни на кого не похожих, воспитывать.
Маша вернулась достаточно скоро с подозрительно бесстрастным лицом и покрасневшими припухшими глазами.
– Руки клади на стол! – с ходу бросила она Соломатьку и полезла в буфет. – Да не локти, а ладони! Правую разверни вот сюда. – Она уложила его руку ровно и занесла над столом маленький топорик для мяса.
– А-а-а!.. – закричали мы с Соломатьком одновременно. Даже, наверно, я чуть раньше. Я попыталась поймать Машину руку, она увернулась, но выронила топорик, и тот упал на пол, стукнув Соломатька по коленке. Он скривился, но мужественно промолчал. Маша подняла топорик с пола и быстро занесла его снова. На сей раз я перехватила ее руку.
– Давай на левой отрубим, а? – пришел немного в себя Соломатько.
– На левой завтра, – очень серьезно ответила ему Маша.
– Так, все! – Я отобрала у нее топорик. – Маша! С ума не сходи! Что мы с этими пальцами делать-то будем?
– В холодильник положим, а завтра на почту отнесем.
– Да я потом из этого холодильника есть ничего не смогу.
– Тогда на форточку привесим – и за окно, – упорствовала Маша, пытаясь отнять у меня страшное орудие.
– Эй вы, хичкоки, да вы что, и правда решили из моих родственников что-то таким образом выколотить? – усмехнулся Соломатько. – Да-а, дочка… Плохо ты справки наводила!
Маша бросила на меня растерянный взгляд, а я лишь покачала головой – в любом случае я была против членовредительства, тем более такого наивного и жестокого.
– Дочка, да ты режь, режь мне пальцы-то, отрезай хоть все! – Соломатько вытянул перед собой обе руки, широко растопырив пальцы. – Режь, милая! Только вот… – Он откинулся на стуле. – Денег-то могу дать тебе только я, и никто больше. Сколько тебе нужно? И зачем, кстати?
– Тебя не касается! – Теперь уже совершенно растерянная, Маша бросила топорик на стол и быстрыми шагами вышла с веранды. – Мам, отведи… дяденьку, ладно? – сказала она мне на ходу, не глядя при этом ни на меня, ни на вдруг резко повеселевшего «дяденьку».
Я посмотрела в окно, как Маша вылетела на мороз раздетая и на ходу влезала в свое длинное пальто, никак не попадая в рукава. Моя маленькая, наивная Маша… Я-то знала, что, скорее всего, она никогда бы никаких пальцев ему не отрезала.
– Значит, младшего зовут Иваном, – уточнила я, думая на самом деле не о бесчисленных детях Соломатька, а о своей Маше и ее слишком эмоциональной реакции на детали его биографии. Мне так вот наплевать, будь у него еще хоть пять детей.
– Старшего, – поправил меня Соломатько. – Ему двадцать один годик, Ванечке.