Журавли и цапли . Повести и рассказы

Голышкин Василий Семенович

— «Приказ № 2 по пионерским гарнизонам города Наташина и села Стародуб.

В связи с проведением военно-спортивной игры приказываю:

командиру батальона города Наташина Спартаку Журавлеву — установить достоверность легенды о партизанском отряде «Суд Мазая»;

командиру батальона села Стародуб Юлии Цаплиной — установить имена солдат, похороненных в братской могиле Семи неизвестных.

Командующий игрой полковник запаса Орел».

Взоры юнармейцев обратились к чугунной

ограде, за которой под красной звездой, в земле, спали семеро безымянных героев. В этих взорах была скорбь, но не было следопытского вдохновения. А легкий вздох разочарования, пронесшийся по рядам, окончательно убедил командующего, что его приказ встречен без энтузиазма. Он знал, почему: проникнуть в тайну могилы Семи неизвестных в Стародубе пытались давно и безуспешно — и дети и взрослые. Он тоже пытался. Начал с числа: почему семеро? Оказалось, никто не знает. Семеро, и все тут. Но ведь от кого-то пошло? Кто-то первый должен был знать, что семеро? Он долго искал этого «первого» и нашел. Оказалось, «семеро» пошло от бабки Алены — полуглухой, нелюдимой, живущей на пенсию колхозницы. Он кричал, спрашивая, бабка не слышала. Он пытался объясниться на пальцах, показывая то «крест», то «семерку», бабка не понимала. Тогда, не сходя с места, он написал ей письмо. «Уважаемая Елена Дмитриевна! Чем вы можете подтвердить, что в могиле под дубом похоронено семеро солдат?» Он хитро поставил вопрос. Не спросил, сколько. А спросил, чем она может подтвердить, что именно столько?

Бабка вдруг затряслась мелкой дрожью, перекрестилась и замахала на Орла руками: знать, мол, ничего не знаю, ведать, мол, ничего не ведаю. Орел, предупрежденный о нелюдимости бабки Алены, позвал на помощь деда Матвея, бойкого садового сторожа, притаившегося до поры до времени в сенях. Дед Матвей вошел, перекрестился на угол и осуждающе покачал головой. Наклонился к бабке и заорал в самое ухо:

— Ах, запамятовала! Сама надысь сказывала: семеро!!! — Бабка испуганно отшатнулась. — Божилась!!! — наседал дед, тыча пальцем в небо.

И бабка сдалась, подтвердила: да, семеро. Видела, как закапывали, пересчитала.

— Опять врешь! — крикнул дед-обличитель. — Не видела, а сама схоронила.

Бабка угрюмо молчала, как окаменела.

Лицо бабки Алены, все в морщинках, как блюдце в мелких трещинках, стало еще морщинистей. Из глаз-трещинок выкатились две слезинки и тут же заблудились в морщинках.

Орел тихонько тронул деда:

— Пошли.

На улице дед вдруг вскипел:

— Чего с нею, а? То, бывало, сама мне… про все это… А то ни мне, ни тебе, а?

— Поживем — узнаем, — уклончиво ответил Орел и, поблагодарив деда, ушел. Он решил изменить тактику осады несговорчивой бабки Алены.

На другой день после школы к ней нагрянули санитары — «цапли» во главе с главным санитаром — командиром отделения Галей Бедовой. Затопили печь, нагрели воды — и полы были выскоблены,

белье, какое под руку попалось, выстирано, окна протерты, посуда кухонная вычищена, столовая — вымыта.

Не успела бабка опомниться от первого вторжения, как последовало второе, а за ним и третье.

Второе вторжение возглавил командир отделения саперов Витя Щеглов, а третье — командир отделения связистов Коля Секрет. Саперы напилили и накололи дров, а заодно придали вертикальное положение покосившемуся заборишку; связисты установили на дому у бабки Алены личный полевой телефон. Сперва связь с бабкой была односторонней. Командир Юлька, явившись утром на НП — «воронье гнездо» на дубу, — звонила дежурному связисту и просила соединить ее с бабкой. Бабка, услышав звонок — его чуть не вся улица слышала, — снимала трубку и, держа возле уха, молчала.

— Здравствуйте, — говорила командир Юлька, — как вы себя чувствуете?

Трубка молчала, лишь дыша в ответ.

— Алло! — кричала командир Юлька. — Как… вы… себя?..

Трубка продолжала дышать и молчать.

Через несколько дней, привыкнув к молчанию, командир Юлька ограничивалась тем, что осведомлялась о здоровье, и, не услышав ответа, вешала трубку.

«Односторонняя» связь продолжалась дней пять, шесть. И вдруг на исходе недели бабка заговорила.

Дежурный связист, услышав бабкин вызов, просто онемел от изумления и, не разобрав даже, о чем она просит, тут же соединил ее с НП. Командир Юлька, по счастью, была на дубе.

— Я… это, — тяжело дыша, сказала трубка бабкиным голосом, бабка и не подумала представиться: раз она говорит, то за кого же ее могут еще принять?

— Командир Юлька слушает! — на весь Стародуб заорала главная «цапля». — Что с вами?

— Живая… живая… — с трудом выдыхая слова, ответила бабка, — хворая… только… — и положила трубку.

Командир Юлька тут же вызвала «Скорую» и побежала к бабке Алене. Бежала и оглядывалась: скоро она там, «Скорая»? Услышав певучий стон машины, посторонилась и, пропустив белый автомобиль, побежала следом. Вдруг позади снова тревожно засигналили. Командир Юлька оглянулась и узнала городскую «Скорую». Посторонилась и, пропуская, подумала: эта еще к кому? Оказалось, к бабке Алене. Городская «Скорая» остановилась рядом с поселковой «Скорой». Командир Юлька ускорила шаг и возле бабкиного дома нос к носу столкнулась с командиром Спартаком.

Остановившись, Юлька подозрительно уставилась на «противника». Потом бесцеремонно спросила:

— Тебе чего тут, а?

Командир Спартак, демонстрируя ответную «неприязнь», смотрел поверх Юлькиной головы.

— Эй, — крикнула командир Юлька, — у тебя что, временная потеря слуха при общем ослаблении организма?

Поднабралась, когда еще в санитарках ходила.

— A-а, нет, — снизошел наконец до ответа командир Спартак, — не у меня, у бабки Алены.