Журавли покидают гнезда
Шрифт:
Юсэку стало душно, и он попросил Эсуги помочь ему выйти на улицу. Рядом с этой избой стояли почти такие же новые. Часть из них была еще не достроена, лежали свежеобтесанные бревна, топоры и пилы. Людей не было, и, может быть, поэтому пустые избы и безмолвный лес нагоняли тоску на Юсэка.
Эсуги же, напротив, была, как никогда, в приподнятом настроении.
— Тебе нравится здесь, Эсуги? — спросил ее Юсэк.
— А тебе разве нет? — Она немного подумала и добавила: — Мне хорошо везде, если рядом ты, Юсэк.
Он улыбнулся невесело. «Ах,
— Мне тоже здесь нравится, — покривил он душой. — Построим вот такую же избушку и станем в ней жить. А там… будет видно…
Эсуги обрадовалась еще больше. Она вбежала в одну из недостроенных изб и внимательно стала оглядывать ее изнутри, старательно сметая руками стружки с подоконников, словно изба уже принадлежала ей.
— А почему нет ондоля? — спросила она, сразу же поскучнев.
Наверное, вспомнила родную фанзу и детство, прожитое в тепле ондоля.
Заметив, что она притихла, Юсэк поспешно сказал:
— Нет, Эсуги, здесь ондоль не нужен. Это тебе не прогнившая лачуга, где одно спасение в ондоле. И потом — хватит валяться на полу, будем привыкать и к мягким кроватям.
От его слов Эсуги снова повеселела. Ей ужасно хотелось иметь свой уголок, крышу над головой. Лишь бы не блуждать снова в лабиринте звериных троп, не ведая того, что их поджидает.
— Ты не знаешь, куда так поспешно умчался Хагу со своими людьми? — спросил Юсэк, обратив внимание на валяющиеся в беспорядке топоры и пилы.
— Нет, только видела, как тетя Христина сильно переживала, провожая Хагу. А что?
— Да так…
Эсуги встревожилась, но допытываться не стала, боясь услышать что-нибудь неприятное.
— А ну-ка, пойдем к хозяйке, — сказал торопливо Юсэк и, прихрамывая, направился к выходу.
Не успели они подойти к избе, как услышали топот копыт и тележный скрип. Обернувшись, увидели выезжавших из просеки человек десять всадников и повозку. Они ехали медленно, понурив головы. И по тому, как Христина, сбежав с крыльца, застыла в немом испуге, Юсэк понял, что случилась беда. Женщина кинулась навстречу и, увидев лежащего в телеге Хагу, вновь замерла. Двое мужчин занесли его в избу. Остальные принялись стаскивать раненых на землю, складывать в кучу винтовки и одежду. В основном здесь были корейцы, но разговаривали все на русском языке, поэтому Юсэк не мог ничего понять и только следил за их выразительными жестами.
— Домму, что произошло? — осмелился обратиться он к сидящему на земле мужчине с рябым лицом.
— Не видишь, что ли? — ответил тот, усмехнувшись, и выругался с такой злобой, что Юсэку стало стыдно перед Эсуги, стоявшей позади него.
— Вы уж как-нибудь поосторожней бы с выражениями, — сказал Юсэк, краснея. — Девушка тут…
— А нечего ей прислушиваться к мужской болтовне, — проворчал рябой, бросив на Эсуги осуждающий взгляд. —
Юсэку не хотелось больше говорить с этим грубым человеком, и он уже собрался отойти, но тот, заметив его обиду, сердито сказал:
— Чего нос отворотил? Ругани испугался? Она жалит, но не убивает. Выплюнул ее изо рта — и все на том. Но когда вот такая же красотка, родная сестра осыпает брата не бранью, а пулями… — И он снова выругался.
— Неправда, так не бывает, — сказал Юсэк, сердито покосившись на собеседника.
— А ты у него, у Хагу, спроси! — рявкнул рябой, тыча рукой в сторону избы. — Смотри, чтоб и твоя сестричка, которую ты защищаешь от дурных слов, не пульнула бы в тебя однажды!..
— Вы не смеете так говорить о ней! — оборвал его Юсэк. — Она не заслужила ваших оскорблений. И не думайте, что все такие, как…
— Верно, не все, потому и грыземся. И в одном море вода разная бывает: соленая и сладкая. Сладкая станет соленой, если подсолить, а соленую никогда не изменишь, хоть всю ее засыпь сахаром! А Хагу этого не хочет понять…
— Я тоже не хочу этого понимать, — сказал Юсэк. — Зачем мне в грязных душах рыться? Вы мне лучше что-нибудь хорошее расскажите.
— Ты никогда не оценишь красоту, если не познаешь уродство, — ответил рябой. — Пока я видел в жизни одну грязь.
— Стало быть, вы тоже плохой человек? — спросил Юсэк.
— Возможно.
— Чего же вы тогда добиваетесь? Справедливости? Зачем она дурному человеку?
— И собака ощетинится, если ее пинать, — сказал мужчина.
— Но хорошую собаку не пинают, — заметил Юсэк. — Бьют тех, кто этого заслуживает.
Мужчина одарил его свирепым взглядом, но ответил спокойно:
— Бывает, что и преданные псы оказываются не в милости у хозяина. Но речь не об этом. Кто хозяин? Кто должен ходить на поводу? Хагу или Синдо? Вот об этом и речь…
Хагу лежал на топчане. Возле него на полу валялась разорванная рубаха. Хозяйка пыталась перевязать ему рану, но он увертывался от ее рук и стонал, когда она силой накладывала на его плечо повязку. Не зная, чем помочь, Юсэк лишь с горечью думал о жестокой сестре, принесшей брату такие мучения. Наконец Христина управилась и, собрав с пола одежду, вышла. Юсэк тотчас же приблизился к Хагу и тихо, волнуясь, обратился к нему:
— Адибай, ну зачем все это?.. Подумайте, что вы делаете…
Хагу приоткрыл глаза.
— А, это ты? Поправился?..
— Почти совсем, — оживился Юсэк, услышав его голос — Зря вы мне свое лекарство отдали. Сейчас бы пригодилось.
— Ничего, и так выживу. — На посиневшем лице его заметно задергались желваки, — Мы еще посмотрим, кто кого оплакивать будет.
— Не говорите таких ужасных слов! — взмолился Юсэк. — Забудьте обиду, помиритесь, простите друг друга. И тогда все уладится.
— Нет, не получится, — прошептал Хагу, пытаясь приподняться на локти.
Юсэк помог ему и, стараясь как-то успокоить, сказал: