Журавлик - гордая птица
Шрифт:
Изабелла тронула мужчину за плечо, тот вздрогнул, очнувшись, и повернулся к ней.
— Его реакция могла быть любой. Пойми, ему сейчас тяжело. Он так долго мечтал встретиться с тобой. И даже если бы мы долго готовили его к этому, он бы всё равно растерялся. Знать, что твой отец существует, и увидеть его воочию — совсем разные вещи. Даже взрослого человека такое событие могло вывести из равновесия, а Саше всего девять лет. Эта встреча — большое потрясение для него.
— Я понимаю, — Каллен неосознанно, так же, как несколько минут назад его сын, взлохматил волосы. — Могу я поговорить
— Попробуй, — тяжело вздохнула Изабелла. — Но обещай, что, если почувствуешь, что всё идёт не очень хорошо, ты отложишь этот разговор до следующего раза.
Эдвард одарил женщину признательным взглядом. Это «до следующего раза», вернувшее в его сердце ощущение тепла, означало, что Изабелла не собирается обрубать все концы, остановившись на одной неудачной попытке познакомить сына с отцом.
— Обещаю, — произнёс Эдвард и осторожно взял руку женщины, поднеся к губам и нежно поцеловав тыльную сторону её маленькой ладони.
Глаза Беллы широко открылись от такого откровенного проявления нежности, но руку она не отдёрнула. Она прошептала:
— Эдвард…
— Я не отступлюсь, Белла, — так же тихо ответил мужчина. — Только не теперь, когда у меня появился шанс исправить свои ошибки.
— Наши ошибки, — поправила его Изабелла.
— Хорошо, пусть будут наши. Как ты хочешь, так и будет, — согласно кивнул Каллен, продолжая держать Беллу за руку.
— Иди к нему, попробуй ещё раз, — попросила она, проведя ладонью по верхним пуговицам его рубашки.
— Да, — Каллен отпустил руку женщины и вышел из комнаты.
Белла же ещё несколько минут стояла на месте и осторожно водила пальцами по тому месту на ладони, которого совсем недавно касались губы Эдварда.
***
Каллен вошёл в гостиную, где прятался Саша. Сын сидел на диване, подтянув колени к груди и положив на них подбородок. Он бросил на мужчину короткий взгляд и тут же отвёл глаза. Эдвард медленно приблизился и сел рядом с мальчиком. Афанасий, вольготно раскинувшийся на диванной подушке, неожиданно спрыгнул на пол и улёгся у ног Каллена, положив голову ему на ступни. Саша поднял брови от удивления.
— Подлиза, — проворчал он, обращаясь к своему любимцу.
— Он всегда такой ласковый? — спросил Эдвард, желая как-то завязать разговор.
— Нет, — покачал головой мальчик, но глаз так и не поднял. — Если человек ему не нравится, он даже не даст себя погладить. Может даже зарычать. А вам… тебе он, наверное, доверяет.
— Могу я поговорить с тобой? — осторожно спросил Эдвард.
Саша неожиданно резко вскинул голову и посмотрел отцу прямо в глаза.
— Почему тебя так долго не было? — обвиняющим тоном спросил он.
— Я… — Эдвард запнулся. — Я не знал, что у меня есть сын. Твоя мама ничего мне не сказала. Пойми, я не обвиняю её. Она была сильно обижена, потому что много лет назад я плохо поступил с ней, уехал, а, когда мы встретились ещё раз, закидал глупыми обвинениями. И ещё одна вещь не даёт мне покоя: я мог вернуться, мог поговорить, но не сделал этого.
Саша смотрел на Эдварда. Пытаясь справиться с трясущимися губами, он сильно сжимал их. Несколько раз мальчик закидывал вверх голову, чтобы загнать
— Сынок, — пробормотал Каллен, чувствуя, как ёкнуло сердце от нового для него слова, — я так виноват. Ты плачешь…
— Нет, — упрямо сжав зубы, ответил Саша, — мальчики не плачут.
— Иногда и мальчикам можно поплакать, если сильно болит вот тут, — Эдвард дотронулся до сына, коснувшись того места, где билось маленькое сердце, и чувствуя под своей рукой его легко различимый под тонкой тканью футболки бешеный ритм.
— Дай мне шанс быть рядом, — взмолился Каллен, ощущая на своей щеке тепло от собственных слёз. — Я знаю, что прошлого вернуть, но… у нас есть настоящее. Сейчас я здесь и не собираюсь никуда уходить, даже если ты оттолкнёшь меня. Я всё равно буду рядом, несмотря ни на что.
— Ты точно больше не уйдёшь? — переспросил мальчик. — А если мама не захочет принять тебя?
— Обещаю тебе. И даже если… Даже если твоя мама решит, что я её недостоин, я никуда от тебя не денусь. Мы будем видеться с тобой так часто, как это только возможно.
— Хорошо, — Саша вытер слёзы.
Эдвард облегчённо выдохнул, почувствовав, будто с него свалилась огромная бетонная плита, до этого момента давившая на плечи своей тяжестью и перекрывавшая кислород. Его беспокоила лишь одна вещь: Саша так и не назвал его папой. Но Каллен решил не зацикливаться на этом, думая, что всему свой срок. Он справедливо полагал, что сыну нужно время, чтобы привыкнуть к новому положению вещей и понять, что рядом с ним теперь не только мать, но и отец, слишком внезапно ворвавшийся в его детский мирок. А когда придёт осознание… Может, тогда Каллен и услышит от Саши заветное слово. Эдвард желал этого всем сердцем, но торопить Сашу ему казалось неправильным. Веры — вот чего он должен был добиться от собственного сына. Потому что (и Каллен осознавал это слишком ясно), как бы Саша ни был настроен на общение, глубоко в душе он опасался, что отец опять исчезнет.
***
Как только Эдвард исчез за дверью гостиной, у Беллы зазвонил телефон.
— Эсме! — выдохнула она в трубку. — Здравствуйте.
— Белла, как вы там?
— Нормально, спасибо…
— Белла, — взволнованно пролепетала мать Эдварда, — я хочу перед тобой извиниться. Только не злись, пожалуйста. Понимаешь, я не выдержала! Столько лет я хранила всё в тайне по твоей просьбе. А недавно мои сыновья уехали в Россию после того, как в нашей семье произошла трагедия. Я места себе не находила, гадая, как всё сложится… В общем, вчера я всё рассказала Карлайлу.
— И как он отреагировал? — осторожно спросила Изабелла.
— Оу… Он был в шоке сначала. Потом мой муж отругал меня за то, что я так долго молчала. Он считает, что я должна была открыть глаза нашему сыну гораздо раньше. Понимаешь, все мы долгие годы наблюдали за тем, как Эдвард отдаляется от нас. Он жил, работал, улыбался. Он, вроде, был с нами, и в то же время душой находился очень далеко… Карлайл, если честно, до сих пор со мной не разговаривает. Но тебя он не осуждает. Сказал, что у него нет такого права. Ты была совсем молодой девочкой, считавшей, что её предал любимый человек.