Журнал «Байкал» 2010-01
Шрифт:
Можно догадываться, что Пётр не без удовлетворения воспринял, например, такое (заимствованное Рагузинским) наблюдение кого-то из безымянных «работников» Головина о падении нравов и воинской доблести победителей — маньчжур, вольготно расположившихся в побежденной стране:
«Сначала, когда Маньчжуры к обладанию Китайского государства намерение восприняли, тогда они были зело храбры, так что един из них десяти китайцам противиться мог. Но по не весьма долгом потом времени, предав себя легкости и роскоши и оставя прежнее воинское учение и труды, в такое слабое состояние от того приведены, что ныне от тех китайцев неотменны суть…»
Мы, знающие из истории дальнейший
Здесь невольно возникает некоторая аналогия с начальным этапом Великой Отечественной войны. Тогда Сталин, получив убедительную информацию Рихарда Зорге о том, что Япония не намерена нападать на СССР, перебросил под Москву сибирские дивизии, которые и отстояли столицу.
В той ситуации правитель, даже менее прозорливый чем Пётр, неизбежно осознал бы жизненную важность того, чтобы народы, населяющие пограничные с Китаем и Монголией земли, испытывали по отношению к России не только лояльность, но и союзнические чувства.
В Указе царя от 22 марта 1703 г., в частности, говорится:
«…под Иркутским Присудом им быть невозможно… Велеть им быть под Нерчинском по прежнему в их породных землях и кочевных вышеписанных местах по правую сторону Селенги реки… чтобы им от налог и обид в конец не разорится и нашей Великого Государя службы не отбыть…»
Далее в том же Указе велено «служилых и всяких чинов людей», относящихся к «Иркутскому Присуду», вместе с их заимками переселить на другую сторону Селенги.
Однако Пётр пошел дальше, чем просто решил проблему «породных» земель именно так, как того желали в бурятском народе.
В завершающей части Указа он счел необходимым напрямую выразить благожелательность и человеческое сочувствие по отношению к бурятским посланцам, отметив, что они «…ехали к Москве такое великое разстояние и в пути всякую нужду себе принимали», — после чего особо предостерег, чтобы их «тем не скорбить» (т. е. не укорять, не чинить гонений), и повелел:
«…посылать из Нерчинска прикащиков людей добрых, которые бы их от всяких обид оберегали… всякую расправу чинили в правду; а буде те прикащики учнут… чинить обиды и разорения… и оборони чинить не учнут, и тех прикащиков, наказав жестоко, от приказов останавливать, а на их места выбирать иных добрых людей и приказывать им накрепко, буде они так же учнут чинить, и им жестокое наказание учинено будет вдвое и сосланы будут в ссылку…»
Нет причин полагать, что со стороны царя это было неким «политическим жестом». Превосходный знаток той эпохи В. О. Ключевский пишет, что Пётр был «честный и искренний человек, строгий и взыскательный к себе, справедливый и доброжелательный к другим» и органически чуждый тому, что историк назвал «кремлёвским жеманством».
Думается, Пётр Великий воспринял приезд к нему представителей бурятского народа как проявление дружбы и ответил им тем же.
Геннадий Рудых
На стрежне жизни. Академик Эльберт Базарон
Рудых Геннадий Васильевич (1945–2001). Закончил факультет журналистики Иркутского госуниверситета. Работал в газете «Молодежь Бурятии». Член Союза писателей Бурятии. Автор книги повестей «До будущей весны» (1986). Публиковался в коллективных
Редакция сочла возможным опубликовать очерк, ничего в нем не меняя, поскольку ни автора, ни героя очерка уже нет в живых. Эльберт Базарон ушел из жизни в 2002-м году, через год после трагической гибели Геннадия Рудых.
Есть люди, общаясь с которыми, всякий раз открываешь для себя что-то новое — в их характере, мыслях, поступках. Доктор медицинских наук, известный знаток и исследователь индо-тибетской медицины Эльберт Базарон — из их числа. Знакомы мы с ним давно, еще со времен моей работы в молодежной газете — с середины 70-х. Но особенно близко сошлись, когда я заведовал отделом очерка и публицистики в нашем журнале «Байкал». Эльберт Гомбожапович появлялся в редакции обычно неожиданно — энергичный, стремительный, деятельный, словно куда-то спешил или опаздывал. Однако в своих материалах был точен и дотошен до скрупулезности. Они свидетельствовали не только о его прекрасном знании тибетской медицины, но и истории, культуры, научной и философской мысли Востока. Помню, с каким интересом читал и готовил к публикации написанные им в соавторстве с Б. Шатоновым очерки об этой древней науке врачевания — «Возрождение». Тибетская медицина, по мнению авторов, не склад готовых рецептов и прописей, а своего рода стартовая площадка, полигон для новых поисков и открытий.
Ученый и его дело
Кроме обширных, энциклопедических знаний, всегда поражала и его удивительная работоспособность. Базарон автор доброй сотни научных трудов, дюжины интересных, солидных монографий, часть из которых переиздана за рубежом — во Франции, Греции, Польше, Китае, Индии и ряде других стран.
Круг его общения широк и многообразен. Он бывал на приемах у премьер-министра Цейлона С. Бандаранаике, патриарха Московского и Всея Руси Алексия II, встречался и беседовал с Далай-ламой, банкирами из Малайзии, не говоря уже о близких контактах со своими коллегами — видными учеными и медиками.
В БНЦ сложилась, не побоюсь громкого слова, своего рода школа доктора Базарона, которую прошли многие талантливые ученые, ставшие ныне кандидатами и докторами наук. Среди них доктор медицинских наук профессор С. Николаев, фармацевтических — Т. Асеева, кандидаты наук С. Баторова, В. Назаров-Рыгдылон. Есть у него и немало аспирантов: Баторова, Чимитдоржиев. Некоторые из бывших учеников успешно трудятся в других городах России, стран СНГ и ближнего зарубежья. В Москве, в 1-м медицинском институте — кандидат медицинских наук С. Драгачев, в Санкт-Петербурге — Т. Грекова, кандидат биологических наук, в Кишиневе — профессора Бедяк и Манш. Своим учителем считает его и нынешний министр здравоохранения республики Б. Бальжиров.
На родине отца
Внешне, со стороны, его жизнь выглядит благополучной и идет как бы по восходящей линии: аспирант, кандидат наук, доктор, академик. И начало, казалось, не предвещало никаких осложнений. Появился на свет в 1931 году, в Москве, где его родители учились в Институте красной профессуры. Рождение сына помешало Балме Сандаковне завершить учебу. А отец после окончания комвуза вместе с семьей приехал в Верхнеудинск, работал в Наркомпросе, директором Монгольского рабфака. В 1937 году по обвинению в панмонголизме был репрессирован. Жену вместе с тремя детьми, как семью «врага народа», выслали на его родину — в село Чиндалей Дульдургинского района Читинской области. Эльберту было тогда всего шесть лет.