Журнал «День и ночь» 2010-1 (75)
Шрифт:
Хотя самолёты и были рассчитаны на достаточно сильные порывы ветра, для гарантии пришлось всё же ставить якоря и крепить машины добавочными тросами. Ночь смешалась с пургой. Всё исчезло в снежной мгле и завывании ветра. Люди измучились, многие обморозились. Более четырёх часов продолжался поединок с непогодой. Наступил рассвет. Ветер буйствовал, но уже с меньшей силою, уходя на восток к Маньчжурским степям.
Намеченные планом полёты были отменены. Лётному составу предоставили отдых до двенадцати часов дня. Мне отдохнуть так и не удалось. Я был вызван на беседу к Командующему ВВС Забайкальского
— Ваше желание поехать в Испанию отпадает, а вот насчёт Китая можете подумать!
— А что здесь думать! Я согласен.
— Но всё же у Вас семья, дети.
— Это вопрос уже давно дома решён.
— Ну, хорошо, — улыбнулся он, — тогда добро. Вы назначаетесь заместителем группы к комбригу Г. И. Тхору. Будьте готовы в ближайшее время отбыть к месту сбора.
С 1933 года я служил в Забайкалье во второй бригаде командиром тяжёлого бомбардировщика Т Б -3. Здесь я считался уже «старичком», так как «потел» пятый год. Базировались мы на узком грунтовом аэродроме западнее города Нерчинска, чьё население, в основном бывшие каторжане, промышляли старательством. Зимой нерчинцы гуляли свадьбы, а летом возвращались к своим зарубкам, промывая золотой песок в долинах рек и ручьёв.
С питанием дело обстояло плоховато. Нас, лётчиков, в основном кормили солониной да сушёной треской. Если что и можно было достать из продуктов, то только через Торгсин на бонны. Как правило, по воскресеньям лётчики наезжали в государственные прииски, чтобы обменять у старателей деньги на бонны. Свободное от службы время отдавали охоте, рыбалке. Всю добытую дичь обязаны были сдавать в «Охотсоюз», где в обмен получали боеприпасы, ружья. Одну треть добычи имели право оставить себе. Не забуду вкус забайкальского омуля, хариуса и тайменя.
В окрестностях Нерчинска в то время проживало много китайцев, корейцев и даже японцев советского подданства. Занятными были те китайцы, особенно когда торговали. Все продукты они раскладывали по кучкам: две маленькие редиски или одна морковка составляли «кучу». Молоко замораживали, так ледяшкой и продавали.
Не знаю почему, но всех их называли «ходя». Обращаешься к кому-либо:
— Здравствуй, ходя. Почём торгуешь?
— Рупля куча, капитана!
— Пухо, пухо, ходя, — плохо.
— Нет, капитана, — хо — оченна, оченна каласо.
— Буе. Буе. — Не надо.
И уходишь, а он бросает свой товар и бежит вслед за тобой, кидая продукты в твою сумку.
Много мы натерпелись от сурового климата Забайкалья. В начале сентября замерзали реки, и только в июне начинался ледоход. Самолёты, на которых мы летали, были открытыми и не отапливались. Из-за тёплого воздуха работающих моторов вокруг машины образовывался местный туман, так что не видно было, куда выруливать. От встречного потока холодного воздуха кожа на лице деревенеет, а пальцы рук не способны двигать секторами газа.
Лётчик одет в толстый комбинезон, на ногах — несколько пар носок, собачьи унты, на лице — меховая маска и чёрт знает сколько ещё в придачу шарфов, перчаток, рукавиц. Бравый вид авиатора — замёрзшие очки, покрытые инеем ресницы и брови, сосульки
Обмораживались сильно. За зиму у многих появлялись чёрные пятна на лице и на руках, не проходившие даже летом.
Продолжающиеся провокации милитаристической Японии на наших государственных границах держали все вооружённые силы Дальнего Востока в повышенной боевой готовности. Для нас, лётчиков, это выражалось в ежедневных учебных и боевых тревогах. Ночью, без освещения, в пятидесяти градусные морозы, нам приходилось тратить по двенадцать часов на запуск четырёх моторов с подвеской трёх бомб калибра 100-250-500 кг. Заправить, прогреть, запустить и вырулить на старт. Масло разогревалось в железной бочке над костром, вода кипятилась в «гончарках». Таких «гончарок» на каждый самолёт приходилось по три-четыре штуки. В эскадрильи из двенадцати самолётов к вылету были готовы не более двух-трёх.
Часто учебная тревога завершалась тотчас после выруливания. Специальная комиссия проводила проверку готовности корабля и экипажа с замером времени на подготовку. Если самолёты поднимались в воздух, то давался курс, высота и порядок действия над целью. С половины маршрута бомбардировщики возвращали на аэродром. Посадку производили уже под утро.
Только через три месяца усиленной тренировки мы стали укладываться в норму — четыре часа. С получением заправщиков норму стали перекрывать до двух часов, а на следующую зиму, будучи в зимних лагерях, наш экипаж установил рекорд — четырнадцать минут с подвеской бомб и выруливанием на старт. Что значит смекалка и дружная работа коллектива. Да!
Уже через два дня после разговора с комдивом мы, группа лётчиков в составе — сорока экипажей с гарнизонов Бада, Нерчинск и Домна, прибыли на авиационный завод. Здесь нас переодели в партикулярное платье, настолько шикарное, что даже жаль было его надевать.
Вечером в клубе на танцах все заводские девчата находились в полном нашем распоряжении, так что с бывшими ухажёрами, получившими неожиданные отставки, пришлось вести переговоры «на басах».
На следующее утро началась напряжённая работа по приёмке самолётов. Лётчики у нас подобрались опытные. Погода стояла отличная, и через неделю первая партия скоростных бомбардировщиков оказалась подготовлена для переброски в Китай.
Накануне первомайских праздников 1938 года, ранним утром, мы поднялись с заводского аэродрома и взяли курс на Улан-Батор. Через двадцать минут после взлёта под нами лежал во всей своей первозданной красоте священный Байкал. Его зеркальная поверхность переливалась нежными красками восходящего солнца. Как бы защищая свои владения, Байкал окружил себя высокими скалистыми вершинами. Ущелья, кряжи, обрывистые овраги и пикообразные утёсы замыкали эту сложную систему обороны.
Памятуя, что мне ещё не один раз придётся перелетать через Байкал, я, приоткрыв левую шторку колпака, бросил горсть серебряных монет в дар «Владыке Священного моря». Должен признать, что, сколько потом ни приходилось летать над Байкалом на всех высотах, вплоть до бреющего, он всегда был благосклонен ко мне.