Журнал «День и ночь» 2010-1 (75)
Шрифт:
Нет, дело было не так. Я уточнила у мамы. Просто в лётной школе объявили недобор и его взяли. Но для начала, после провала, он всё равно никуда не поехал.
С везением выпадали случаи и посерьёзнее. 1937-38 годы, очередная чистка рядов Красной Армии. Где Слюсарев? Далеко, за тысячи километров, в Монголии, валяется при смерти в малярии в грязной кибитке. В очередной раз, выходя из бреда, видит, как тёмная старуха, разламывая на куски чёрную вонючую плиту, поит его тяжёлым чаем, замешанным на бараньем жиру. «Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции, у моря». Фортуна его, что никогда не было его на месте. Не гоняться же за ним, в самом деле, на самолётах? Уже перед самой войной, когда он в должности зам. командующего служил
Под конец войны, буквально в первых числах мая 1945 года, по одной из фронтовых дорог Германии, по направлению к только что захваченному аэродрому, набирают скорость два автомобиля. В переднем — отец, за ним — его лучший друг ещё по Китаю Алексей Благовещенский. Внезапно отец остановился у обочины и вышел. Подал знак, мол, обгоняй, всё нормально. Через сто метров обошедшая его «Эмка» подорвалась на мине. Дружка буквально по частям собрали на шинель и самолётом отправили в Москву. Чудом остался жив. День Победы Алексей, контуженный, в бинтах встречал в больничной палате. Но какая сила заставила отца притормозить?
В 1929 году Ленинградская военная теоретическая школа была окончена, и отца перевели инструктором по лётному делу в военную школу лётчиков им. Мясникова, так называемую Качинскую школу. Школа располагалась в восемнадцати километрах от Севастополя в долине реки Качи, близ деревни Мамашай. За год до этого на Каче впервые появился парашют. К парашюту курсанты отнеслись вначале «не очень», скептически. Думаю, что среди них был и отец. Нередко он признавался, что ничего страшнее, чем прыжок с парашютом, он не испытывал. Судьба парашюта поначалу казалась незавидной. Одни не верили, что он раскроется, другие считали, что поскольку летать они умеют, парашют им ни к чему. При таком настроении парашют долго лежал без употребления. В 1930 году попробовали сбросить с самолёта чучело («Ивана Иваныча», как прозвали его лётчики) и то неудачно. «Иван Иваныча» отнесло ветром, и он утонул в море. Парашюты снова отнесли на склад. И только спустя год был, наконец, совершён прыжок с парашютом. Тот год отметился ещё одним событием — прибытием в школу группы девушек. Среди них — знаменитая впоследствии, прославившаяся беспосадочным перелётом на Дальний Восток в 1938 году — Полина Осипенко, которую отец лично учил лётному делу. До этого она работала в столовой. «От плиты в небо», — беззлобно шутили над ней лётчики.
Под Севастополем отец прослужил три года, обучив лётному делу более тридцати курсантов. Осенью 1933 г. он вступил в должность командира корабля тяжёлой бомбардировочной бригады ВВС Балтийского Флота и ВВС Забайкальского Округа. От самих Качинских времён практически не сохранилось воспоминаний. Чудом уцелела старая лётная книжка отца, в которой вёлся учёт часов и вылетов, точнее, самолето-вылетов. На последней странице его рукой были выписаны несколько поговорок на тему профессии:
«Налетай на врага бураном, пробивай его строй тараном», «Пошёл в соколы, не будь вороной», «Лётчик начеку — и небо ясно», «Москва бьёт с носка».
Здесь же был переписан абзац про авиаторов из Куприна, искренне ценившего этот род мужчин:
«Я люблю их общество… Постоянный риск, любимый и опасный труд, вечная напряжённость внимания, недоступные большинству людей, ощущения страшной высоты, глубины и упоительной лёгкости дыхания, собственная невесомость и чудовищная быстрота, всё это как бы выжигает, вытравливает из души настоящего лётчика обычные низменные чувства: зависть, скупость, трусость, мелочность, сварливость, хвастовство, ложь — и в ней остаётся чистое золото.»
Из лётной книжки следует, что с 1929-го по 1949 год
За это время он совершил 5980 вылетов, проведя в небе 4480 часов, это 374 дня, то есть больше года он в буквальном смысле не касался земли.
Летать он любил и летал как бог. Он всегда был готов лететь, бежать, плыть, куда угодно и когда угодно, лучше всего сию же минуту — своим родным самолётом — и, как можно быстрее. Ещё быстрее, ещё. От винта! Соединиться, слиться с вихревым потоком жизни. Где он, этот ураган? Торнадо? Скорее — в самый центр его. Аллюр три креста! И никаких размышлений. Боже упаси! Только бы услышать призывный звук военного горна. В последние годы, уже без неба и моря, на пыльной первой Мещанской, в нашей квартире таким сигналом долгое время служил ему телефонный звонок. Стоило ему заслышать его, как он моментально выгибал грудь дугой, и только потом, в гвардейской выправке поднимал трубку. Возможно, то был рефлекс на звонок по гамбургскому счёту — от Сталина, Жукова, Василевского: — Аллё! — громко объявлял он. — Генерал Слюсарев у телефона!
Очень часто, не расслышав, о чём там шла речь, а главное, не услышав заветных слов: «Слюсарев, твою мать! Поднять самолёты! Чтобы через пять минут 4 эскадрилья была в воздухе, не то, твою мать!.» и, подержав минуту-другую трубку, говорил кому-то на другом конце провода: «Пошёл к чёрту!» — и бросал трубку.
Глава IV
Тифлис
Родился я в голоде и холоде, вдобавок к этому в будущем должен был стать ещё и священником.
Наверное, никогда не приходила моим родителям в голову мысль, что я стану советским генералом, да ещё лётчиком! А по продолжительности своей жизни я уже пережил отца. Думаю, что впереди у меня — большая, светлая дорога и интересная, заполненная богатыми событиями как в будущем, так и в настоящее время жизнь.
А случилось это, вот каким образом.
Отец мой, дай ему Бог светлой памяти, Василий Иванович Слюсарев, казачьего рода, уроженец Воронежской губернии, Богучарского уезда, хутора «Марченко», будучи сыном бедного крестьянина, был призван в царскую армию. Военную службу проходил на Кавказе. В то время шло строительство железной дороги Баку-Тифлис. К концу прохождения службы, а дослужился он до старшего унтер-офицера, отец заключил договор с администрацией станции о приёме его на работу в качестве грузчика, при условии, что он завербует ещё определённое количество односельчан. Получив аванс по договору, Василий приехал к себе на родину выгодным женихом и вербовщиком. Выкупив самую красивую девушку в своей деревне, мою будущую мать, за тридцать пять рублей, и завербовав около десяти семейств, он с молодой женой вернулся в г. Тифлис, что по-грузински значит «тёплый».
По характеру это был добрейший человек и хороший семьянин. Его миловидное лицо в некоторых местах покрывали оспинки. В детстве он болел оспой. Мать, я не знаю даже её имени, умерла сразу после моего рождения.
По рассказам моих старших сестёр, у родителей было ещё два сына — Иван и Василий, которые скончались в младенчестве от какой-то эпидемии. С их смертью отец мечтал только о наследнике, но жена рожала ему всё время дочек. Ещё при разделе имущества в Воронежской губернии ему досталось две десятины земли и десять деревьев в небольшой роще. Конечно, каждый глава семьи мечтает, чтобы было продолжено его дело, чтобы сын вернулся на землю, где жили деды и прадеды. И чтобы я унаследовал его наследство, к которому он, в результате сложившихся трудных материальных условий, был не в состоянии вернуться со своей большой семьёй, да ещё без сына. Сын был ему нужен, как воздух, как сама жизнь. Ведь время идёт, наступает старость. Кто продолжит род Слюсаревых?