И до жнив не дожил.Зелен-жата не жал,что любил — не губил,и не жил. И не жаль.Ранних протожеланий заветна межа,ведь напасти со счастьем давно на ножах.Мне любить беззапретно заказано впредь.А не знать бы тебя, белый свет мой, не зреть.В смерть иссмотрены очи.застыла душа.Горний голос пророчит:тебе кантушав этой жизни не знать.А чёрный бушлат,как отец твой и мать,как жена и как брат.
* * *
Была
ты так далёко. Дальше, прочь —за образами обморочной дали.И солнце вырастало из печали,и осиянной смерти кралась ночь.Вселенная свихнулась — кувыркомвека помчались в щель прикрытой двери,и птицы разлетелись златоперьемс ладоней, полных бедами с верхом,и солнце шло, палило насмерть так —передо мною долго восставало,как будто примерялось и не зналоуйти ль в зенит, или погрузиться в мрак,или меня в лучах испепелитьиль научить в аду сиянья жить.Перевёл Владимир Шовкошитный
* * *
Кривокрылый взмах! Глубокий,долгий, близкий — всё чужбина!Ну-ка — убеги мороки!За край неба — Украина.Солнце кличу (бесполезно!)кривоглазое. Летим мыв ночь — беспутицу — железнойколеёй. О, край родимый!Где ты? Тенью, тени, тени —где-то на краю окраинвекопамятные стены,дом, тепло да верви рая.И дороги вседорога,всепрощение, всепогоня.За созвездьем Козероганаблюдай из зэквагона.Лишь бы — быть-пребыть — на свете.Оглянусь окрест — обвыкну.Тьма труда — на тьму столетий.Кривоглазый ворон, хрипну.
* * *
На Лысой горе догоранье ночного огня,осенние листья на Лысой горе догорают.А я позабыл, где гора та, и больше не знаю,узнает гора ли меня?Пора вечеренья и тонкогортанных разлук!Я больше не знаю, не знаю, не знаю,я жив или умер, а может, живьём умираю,но всё отгремело, угасло, замолкло вокруг.А ты, словно ласточка, над безголовьем летишь,над нашим, над общим, над горьким земным безголовьем.Прости, я случайно… прорвалась растерянность с кровью…Когда бы ты знала, о как до сих пор ты болишь…Как пахнут по-прежнему скорбью ладони твоии всё ещё пахнут солёные горькие губы,и тень твоя, тень, словно ласточка, вьётся над срубом,и глухо, как влага в аортах, грохочут вокруг соловьи!
* * *
Ты тут. Ты тут. Прозрачней, чем свеча.Так тонко, так пронзительно мерцаешь,оборванною щедростью пронзаешь,рыданьем из-за хрупкого плеча.Ты тут. Ты тут. Как в долгожданном сне,платок, касаясь пальцами, тревожишь,и взглядом, и движением — пригожейи пылкой гостьей входишь в мир ко мне!И вмиг — река! Стремительно, как быиз глубины правековой разлуки,поток ревёт, ломая волнам руки,вдоль берегов, встающих на дыбы!Пусть память вспыхнет ливнем иль грозой!Пречистая, святошинского взоране отводи! Не устремляйся
в городунылых улиц, площадей… Постой!Ты ж вырвался! Ты двинулся! То ль дождь,то ль горный сель. Медлительно движеньематерика, внезапный сдвиг и — дленье,и вечный страх, и рук немая дрожь.Идёшь — тоннелем долгим — дальше — в илночной — порошу — снеговерть — метели.Набухли губы. Солью побелели.Прощай! Не возвращайся! Хлынул вниззелёный свет. Звезда благовествуето встречах неземных. В ночи дрожити плачет яр. Сыночек мой, скажи, —пусть без меня родная довекует.Прощай! Не возвращайся! Возвернись!Перевёл Александр Закуренко
На столе лишь круглая лампа и книга. Зебра строк, забытых на восьмой из пятисот возможных страниц, давно убежала в мир грёз. Среди царапин, трещинок, пятен чернил в полированной пустыне стола не спеша растворяются пожелтевшие и стёртые листы. Их бесформенная клякса ещё долго упрямо глядит в чьи-то сонные глаза, потом сдаётся в ожидании нового утра, и сквозь ресницы больше уже не просвечивается настойчиво зовущий свет.
48
Тамкович-Лалуа Юлия, Лимож (Франция).
Родилась в Ставрополе. Публицист, прозаик, эссеист. Публикации в журналах «День и ночь», «Дарьял», «LiteraruS» (Хельсинки).
А где-то за горизонтом пространства Страж всемирного времени достаёт изо рта «Орбит» мгновений. Уже не жуёт энергично и сладко, как днём, а лишь тянет в стороны слоистое волокно, иногда отлепляя от пальцев длинную тонкую полосу, долго и монотонно, спокойно, как сама ночь.
В тишине комнаты, пока не кончится завод, часы механически бурчат «не спать-не спать» крошке пауку, запутавшемуся в стропах невидимого парашюта.
Снежинка пыли тает в озере ковра.
…Кто-то спит за столом, уронив голову в его тёмную поверхность — в пустыню царапин и прерии чернильных клякс. Ночь.
Настроение
Искрится морозный воздух. Сгущается темнота. Тополя склоняют друг к другу свои обледенелые ветви. За их готическими арками застывшая серая луна рисует пейзаж Моне.
Вечерняя улица пуста, только грохочет мимо запоздалый трамвай. В нём яркий свет и приглушённая суета. В нём глаза человека, смотрящие на дом, столб, дерево, дорогу… на тебя.
Расслабленно сквозя, случайно пойманный рассеянный взгляд вдруг просыпается, замирает, на долю секунды проникает через полупрозрачную преграду стекла. Но трамвай несётся дальше, в другую сторону жизни, где снова дом, столб, но тебя уже нет. И не будет никогда…
Настоящее-прошлое уходит в пустоту, засыпая снегом следы. Зима.
Листопад
Я сбила кленовый лист!.
Он выскочил на меня так внезапно!.. Увидела его в последний момент и не успела затормозить.
Машина неслась вперёд, а он летел прямо на неё, — и с размаху врезался в лобовое стекло. Раз — и влип… Такой живой, остроконечный, яркий. В какую-то долю секунды, в самое начало сентября! Так резко и жестоко, так шокирующе рано.
В день, когда по-летнему тепло, слепит солнце и всё вокруг ещё такое зелёное.
Чем я могу теперь ему помочь? Как рассмотреть его, запомнить, когда руки на руле и надо часто поглядывать по сторонам, и назад, и на дорогу далеко перед собой?
Вот он трепещет, медленно сползает, уже заламывается на ветру, на мгновение ещё застревает в дворниках, и я вижу кружево прожилок так близко. А потом он срывается и исчезает из поля зрения насовсем.
Нет, время не остановишь. Когда-то моя осень наступала по школьному календарю, в букетах астр и георгин: первого сентября. А теперь, в череде монотонных, похожих друг на друга, рабочих дней, просто этот первый жёлтый лист. Конец и одновременно неотвратимое начало.