Журнал «День и ночь» 2011-03 (83)
Шрифт:
Снова осень… И в голове колотится: «Неужели уже?/»…
Однажды в полдень
Он шёл по тропинке, поднимаясь всё выше и выше. Шёл медленно, вдыхая пьянящий аромат трав и полевых цветов. В самых узких местах он разводил руками стебли, которые стояли ему по пояс, расцеплял переплетённые вьюнком ветви кустов или перекинувшуюся мостиком ежевику, сжимал ладонью пушистый колос полыни и глядел вдаль, в безоблачно синее небо. Вокруг стрекотали кузнечики, а может, цикады. Жужжали большеглазые стрекозы, порхали и садились на кусты невесомые белокрылые бабочки. Резные листья папоротника отбрасывали на землю причудливые тени. Под ногами осыпалась земля, кроссовки с хрустом вдавливали следы в грунтовую
Он шёл всё дальше и дальше, шёл всё медленней, растворялся в гармонии мира, в тишине цивилизации и одновременно в кипучем движении природной стихии. Он больше не слышал, не думал, не замечал. Он просто шёл и впитывал окружающее, и проникался благодатью, постепенно впадая в полусон, в транс.
На ромашковой поляне он бросил рюкзак, отпил глоток из фляжки, раскинув руки, растянулся на траве и долго неподвижно лежал, глядел в бездонную высь, сквозь узкие лепестки васильков, витиеватый рой мошек, сквозь бледную жилистую внутреннюю сторону дырявых лопухов. Смыкались веки, капли пота выступали на висках, в воздухе пышело жаром, а в ушах смешивались общим фоном неназойливые звуки.
Что-то резко кольнуло в икру и несильно саднило. Но он не открывал глаз. Наверное, острая ветка. Он всё глубже проваливался в негу лета, мираж слепящего солнца, даль бесконечного неба, муравьём поднимался по острой травинке, взлетал яркой божьей коровкой с чашечки сиреневого колокольчика, разносился по поляне лёгким веянием мяты и чабреца… Бред смешивался с явью, птичий гам с тишиной. Он отрывался от земных забот, погружался в жаркую ванну палящих солнечных лучей, забывался в музыке ветерка. И всё кружилось, кружилось, кружилось… Застилало глаза, пропадало, отходило на задний план, плыло в тумане, то отдалялось, то приближалось, теряло резкость. Во сне ли, наяву, он видел, как лёгкие волны пробегали по нескошенным травам, как дрожали в воздухе ветви берёз, как неведомая птица парила над ним, так медленно, так высоко и долго.
А змея метнулась и быстро исчезла в камнях.
Дорога в небо
И опять эта дорога. Сегодня утром, так же, как вчера, примерно в тысяча двести сорок восьмой раз. Или даже в две тысячи четыреста семидесятый, если считать с обедом! Только сегодня на улице туман, и всё вокруг какое-то другое. Размытые контуры деревьев таинственно выступают по сторонам, опоры средневекового арочного моста теряются в призрачном пространстве, а серый отблеск реки едва угадывается внизу. Всё как бы притихло, замерло в ожидании. От неоновой рекламы бензоколонки в воздухе витает только тонкая красная контурная линия. С перекрёстка, непривычно замедленно, удаляются фары машин. Так же медленно ползу и я. И не потому, что много свободного времени, но по-другому просто не может быть. В тумане своя жизнь, где задан свой ритм и тон. Там другие глаза видят другие картины, и другие мысли проносятся в другой голове, а с губ слетают другие слова.
Как детская заводная игрушка, изо дня в день, я езжу по кругу, по заданному маршруту: дом-работа, направо и прямо, работа-дом-обеденный перерыв. Снова дом-работа, направо и прямо — а вечером в обратном направлении работа-дом…
Я еду на восток, а тем временем горизонт постепенно светлеет: туман подсвечивается желтоватыми и красноватыми оттенками. За плотной молочной пеленой всё настойчивей угадывается солнце. От реки поднимается пар, смешивается с туманом и рассеивается ватными сгустками, повисая в ветвях тополей. Пока ещё зябко, но скоро погода разыграется. Сегодня будет хороший погожий день.
Ещё несколько сотен метров, и дорога безошибочно приведёт меня к месту назначения. А вообще в ясные дни это шоссе уходит за горизонт. Дорога поднимается, поднимается
А утро всё просыпается, краски становятся ярче. И вот между всё более различимыми силуэтами построек и деревьев на мгновение открывается что-то до дрожи неземное: чётко очерченный диск солнца! Ярко-красный круг на фоне серого тумана. Как финальная сцена в спектакле. Как последний аккорд затаившегося оркестра. Это видение, возвращая реальности все права, одновременно и устраняет их.
А вот бросить бы всё! Не свернуть, как обычно, направо в сторону работы, а промчаться прямо и лететь далеко-далеко, не отрывая глаз, целясь в это солнце на горизонте.
— Ало, ребята, это я на секунду, пока не отключился телефон, предупредить: с сегодняшнего дня на предприятии меня больше не будет!
— Что такое случилось? Где ты?
— Пока вот еду вперёд. Ту… ту… туууу… По дороге, ведущей в небо!.
Библиотека современного рассказа
Мария Песковская [49]
Праздник тунца
Деликатесный фарс с маркетинговым концептом, романтическим сюжетом и небольшим криминальным налётом
Часть первая, романтическая
На островах Фуко-Няма всегда хорошо. Там волшебно. Белый песок мягко шуршит под ногами и обжигает, если ходить босиком. Океан ласково касается его шепчущими волнами и отступает. Потом снова касается и снова отступает.
49
Песковская Мария Юрьевна, Красноярск.
Окончила экономический факультет КГУ. Работала экономистом, рекламным менеджером, копирайтером, журналистом. В 2008 году в издательстве «Астрель» вышла книга Марии Песковской «Там, где два моря». Публикации в журнале «День и ночь».
Тунцовый аукцион Фуко-Нямского рыболовецкого Товарищества неизменно пользуется успехом у коммерсантов. Сделка на рыбе, что лишь час назад плавала по своим делам между рифов, — это само по себе уже неплохо. Чудные они, Фуко-Нямские товарищи: тунца и прочий улов отдают так дёшево, будто и вовсе денег не хотят.
На островах Фуко-Няма всегда хорошо. А время от времени кто-нибудь в округе становится беспричинно счастлив. И тогда дела на Фуко-Няма идут ещё лучше. То замуж всех дочерей разом, то хижина, бывало, завалится совсем, а наутро, глядь, а там дворец стоит!.. Поговаривали, что дело в тунце, которого отлавливают в этих местах. Одна из островных легенд до сих пор гласит: счастлив станет тот, ибо исполнится желание его, кто достанет со дна морского звёздную пыль в тройном сиянии солнца и испробует рыбью кровь коронованного тунца. Одного желать негоже — золотых монет, покуда звёздная пыль в сиянии солнца уже дарована Океаном. А иначе осердится Океан и отнимет, и заберёт… А заклинаний никаких не надобно: Фуко-Няма-Блу-Фин-Туна сам волшебный и есть.
Но сказки сказками, а люди по делу собрались.
Тунец наш — тот, который на праздник должен попасть, хоть и хищная рыба, а еда мимо рта, бывает, пролетает. И то ли корма в его водах, у берегов Морских Котиков, стало меньше, то ли просто сильным течением его подхватило и несло, но двигался он с крейсерской скоростью и ровнёхонько к аукциону, а точнее, часа за два, как его продали, достиг берегов Фуко-Няма.
Когда акулы и морские ежи ещё спали, тунец резвился уже, если так можно выразиться об особи весьма крупной, в волнах и на макрель заглядывался.