Журнал «День и ночь» 2011-03 (83)

Чучилина Римма Петровна

Просьба погибшего воина (По мотивам старинных монгольских песен)

— Мой нукер! Когда возвратишься домой, Зайди в нашу юрту, поведай О том, что мой меч зарастает травой, Что я не вернулся с победой… Скажи, что в бою горемычный убит, Что тело гниёт на чужбине, Колчан мой блестящий, синея, лежит, Украсив леса и равнины… Скажи, что несчастный друзей не предал И небо не проклял укором, Что шлем мой железный чернеет у скал, Покрытый осенним узором. Скажи, что застыли, мертвея, глаза И были слезами омыты, Что чёрная длинная, плетью, коса С травою

теперь перевита! Поведай отцу, что я был ещё жив И после пятнадцатой раны! А матери бедной потом расскажи Про земли, народы и страны… В горнице светло. И светит снова Мне звезда ночная вдалеке. Где-то лодка Коленьки Рубцова На ночной качается реке… Никогда я слушать не устану, Как звезда с звездою говорит, Как душа плывёт по океану — Ничему не хочет научить! Как люблю я слушать тайны ночи! Никакой в тех тайнах нет беды! Пусть никто, никто ночами молча Не несёт мне в горницу воды… Тишина! Прохлада! Тусклой медью Вдруг блеснёт у берега река. Никакой не надо мне победы! Ни над кем! Дорога далека… Век Рубцова! Вечность Мандельштама! Светел и печален звёздный дым. Крепко сплю! Душа моя упрямо Всё плывёт по далям мировым… Я смутно слышу конский топот И вижу контуры коней. Какая ночь! Ковыльный шёпот Над степью сладостной моей. И всё овеяно дремотой, И серебром блестит луна, И грива с тонкой позолотой Над близким озером видна! Но дикий, пьяный, хамский хохот Внезапно слух мой оскорбит, И глохнет сразу конский топот, И кувырком луна летит… И станет сердцу больно-больно! Степь, оскорблённая, не спит. И долго-долго недовольно Ковыль, встревоженный, шумит… Я спал в степи и был природой Как сын, как сын её, любим, Как грива с тонкой позолотой Над близким озером моим!

Иван Нечипорук [35]

Предчувствие

Я устал от ярма, что надел на себя случайно, И назвавшись грибом, лезу в кузов, душой огрубев. Я так часто пытаюсь перечить своей судьбе, Запивая прогорклость поступков неласковым чаем. И опять в круговерти безумных извечных сует Непосильные ноши, как хищник голодный хватаю… А потом, в покаянье, ищу тривиальный ответ, Обретая который, опять в безрассудность врастаю.

35

Нечипорук Иван Иванович, Горловка, 1975 г. р.

Шахтёр с филологическим образованием. Член Международного сообщества писательских союзов — Межрегионального союза писателей Украины и Международного клуба православных литераторов «Омилия». Публиковался в коллективных сборниках, международных альманахах, литературных журналах России и Украины. Автор нескольких поэтических сборников, составитель тематических коллективных сборников и альманахов. В качестве нештатного корреспондента сотрудничает с периодическими изданиями.

Прощание со Змеиной горою

За Змеиной горой оборвалась земля И в обрыве, внизу, блещет тело речное, И скользит изумлённо-восторженный взгляд, Наблюдая, как тает светило свечою. И не хочется помнить, что было вчера, И не хочется думать, что завтра случится. Лишь желанье — пусть следующие вечера, Будут так же подобны таинственной птице, Что, как Феникс сгорает в закатных огнях, Наполняя июль безупречной красою… Мир! Запомни безумным и дерзким меня, Возносящимся над Змеиной горою!

Закрытый

храм

Стоит забытый сиротливо храм, И заколочены безжизненные окна. А рядом клёны тихо, беззаботно Склоняют кроны к старым куполам. На колокольне пусто и темно, Все звоны сняты, только лёгкий ветер, Что как ребёнок беззаботно светел, Порой стучит в забитое окно. А в ста шагах огромнейший собор, Величественно к небесам взмывая, Своею тенью площадь накрывает, Искрясь в лучах. Взирающий в упор Архистратиг, не в силах заступиться За малый храм — уже предрешена Его судьба. И лёгкой светлой птицей Над ним кружит последняя весна. В краю соснового блаженства Я надышаться не могу И упиваюсь совершенством Холмов на дальнем берегу. Жара шкварчит прогорклым маслом На сером противне небес. Закатные огни угасли И в озеро сползает лес. И вечер, словно оглашенный, Из храма ускользает прочь… А я — лелею предвкушенье Прохлады, что приносит ночь.

Слишком поздно

Покой на небесах ищу, Но нет покоя в небе звёздном. И грянул гром, и я крещусь, Но слишком поздно, Слишком поздно. На сердце, ощущая лёд, Свои зализывая раны, Я радовался: «Всё пройдет…» Но слишком рано, Слишком рано. И у потушенной свечи Мне стало страшно и тревожно. Искал спасения в ночи… Но слишком поздно, Слишком поздно. Начав свой новый день за здравие, Я к вечеру свой миф разрушу, Пустые приступы тщеславия Смываются контрастным душем. И дней шальные многоточия Мне дарят новые ответы. Растратив все запасы прочности, Душа моя взывает к Свету. Опять, блуждая от отчаянья, Шепчу свои обиды ветру… А мне до Храма расстояние — Всего-то пара сотен метров.

Безмолвие

Опять я полон боли и отчаянья, Всё чаще в душу заползает страх: Печатью чёрной на моих устах — Молчание. Почти на грани самовозгорания, Над пропастью безумия стою… Тебе бессонницею жертву воздаю, Молчание. Вонзает полночь в небо стрелы-молнии, И ливнем барабанит в окна грусть… О Господи, я, как греха, боюсь Безмолвия!

Родной язык

Я люблю украинскую речь, Но её не считаю родною, Этот факт не даёт мне покоя — Он завис, как Дамоклов меч. Я был вскормлен другим языком: Я тепло южнорусских наречий С материнским впитал молоком. Русской речью был очеловечен! Мой славянский род — равновелик, Не объять его мерою узкой… Я люблю украинский язык! Но родным я считаю — русский!!!

Журавли

В поднебесье журавли, взмывая, Острым клином режут облака, Гонит их осенняя тоска, И они надолго улетают. Журавлиный клин всё выше, выше, Пряный луг гнездовья сух и сед. И опять земля им машет вслед Обнажёнными руками вишен. Будут вновь дожди своею пряжей Умывать лицо седой земли… Журавли с собою унесли Год один из молодости нашей.