Журнал «Если», 1996 № 01
Шрифт:
Семь… девять… шестнадцать тонких штрихов прорвали небо, перечеркнув тугую циклоиду дракона. От них некуда было деваться, но, взорвавшись малиновыми отблесками, дракон совершил немыслимый курбет и вновь вернулся к плавному кружению. Это было красиво, как всякая отточенная игра. И вдвойне красиво оттого, что игра была смертельной. Лучники из ближней деревни попытались взять вишневого красавца врасплох. Удайся им это — небо над округой осиротеет, а весь мир станет скучнее на одного дракона.
Камешек взлетел и, передумав, вернулся на ладонь. Взлетел, вернулся и упал на землю. Морщинистая
— Не сердись, могучий Хаген, но оберега я тебе не дам. Пусть Синевалка живет в своем Темном доле. А ты, если тебя действительно тревожит судьба людей, поселись рядом и следи, чтобы никто не забрел туда ненароком.
Хаген не был ни удивлен, ни разгневан.
— Вот, значит, зачем ты здесь сидишь. Что ж, это достойное занятие для такого заморыша, как ты. И я не оскорблен твоим отказом, я с самого начала ждал чего-то подобного. Не обессудь и ты, почтенный Вади, но я все-таки получу твой амулет.
— Меня нельзя убивать, я уже четыреста лет никому не причиняю зла!
Вади знал, как отпугивают иных пришельцев эти жуткие слова, но Хаген только улыбнулся, слегка презрительно.
— А сколько лет ты не делал добра, почтеннейший?
Вади склонил голову к рассыпанным у ног камешкам, потом вздернул подбородок навстречу насмешливому взгляду великана.
— Добра я тоже не творил четыреста лет, но в том нет моей вины! Я честно предупреждаю всякого идущего, что дальше он не пройдет, но почему-то никто не хочет меня слушать.
Хаген согласно кивнул.
— Тех, кто смог добраться сюда, не так просто свернуть с дороги. Если бы ты знал, сколько препятствий мне пришлось преодолеть…
Спорить было бессмысленно, но все же Вади предложил:
— Хочешь, я покажу путь в обход Ожогища? И научу, как обмануть Сладкую топь…
— Это лишнее. Лучше бы ты помог мне идти дальше.
Вади молчал.
— Тогда я возьму амулет сам. Такой поступок трудно назвать добрым, но я и не стремлюсь к совершенству. Ведь меня в любую минуту могут убить, и тогда все не содеянное мною зло вырвется на свободу. Не бойся, я постараюсь не причинять тебе вреда, хотя меня так и тянет взглянуть, во что выльются не совершеннее тобою злодейства. Впрочем, боюсь, что даже за такой срок ты не смог бы натворить достаточно бед. С твоими силами, да еще голыми руками…
— Главное зло делают не руками, а словом, которое у нас одинаково. К тому же я вооружен. Меча у меня нет, но есть кинжал.
Толстые пальцы потянулись к поясу Вади.
— С такой булавкой только на жука ходить…
— Осторожней! Там яд! Когда-то я ходил с этой булавкой на чешуистого аспида. Кинжал до сих пор в крови.
Хаген отдернул руку. Козявка, сидевшая перед ним, оказалась смертельно опасной. С таким оружием коротышка и впрямь мог совершить бесчисленные злодейства. И сейчас все они, несовершенные, посаженные в хрупкую тюрьму добродетели, ждут гибели своего тюремщика, чтобы обрушиться на того, кто окажется всех ближе, а это значит — на убийцу. Так что двойное предупреждение оказалось как нельзя кстати.
Вади гордо выпрямился, и в это мгновение здоровенная лапа обхватила его за туловище, а другой рукой Хаген выдернул из-за пояса Вади кинжал. В руках великана отравленное
— Зачем ты это делаешь? Ведь ты знаешь, что я не нападу на тебя…
— Я и не боюсь твоего ножика. Но мне нужен амулет и поэтому на всякий случай я заберу все, что у тебя есть. Возможно, волшебной силой обладает нож или пряжка на ремне… — пальцы Хагена сноровисто обшаривали Вади, — а быть может, талисман висит на цепочке…
— Не тронь, это моя амулетка!
— Но я и ищу амулет, спасающий от безвременья.
— Это не оберег, это амулетка! Она никому не пригодится, кроме меня!
— Не злись, почтенный Вади, но ты сам вынудил меня на это. И не тревожься, я верну твое добро в целости, как только вернусь с Пустых холмов.
— Ты не вернешься.
— Не каркай. Лучше сними кольцо. Я боюсь сломать тебе палец.
— Эго колечко подарила мне одна знакомая. В нем нет никакой волшебной силы.
— Я не могу рисковать. Что у тебя в карманах?
— Медный грошик.
— Я вижу, ты богач. Ты получишь его обратно вместе со всеми твоими сокровищами. А это я оставляю тебе в заклад, чтобы ты не беспокоился о своих вещах, пока я буду искать меч.
Хаген опустил Вади на землю и стащил с пальца витой перстень с мелкоограненным адамантом. Вади мог бы носить этот заклад вместо браслета.
— До скорой встречи, почтеннейший! Пожелай мне удачи.
Хаген повернулся и размеренной походкой воина двинулся к холмам. На мгновение Вади почудилось, что безвременье уже осветлило его кудри немощной белизной, но, конечно, такого не могло быть. Граница лежала неподалеку, но еще не здесь.
Несколько минут Вади сидел неподвижно, стараясь ни о чем не думать. Потом выбрал камешек и кинул его в небеса, где по-прежнему кружил вишневый дракончик. Камешек поднялся совсем невысоко, но плавный ход дракона изменился, зверь дернулся в сторону, готовясь отпрянуть с возможного пути камня.
Зоркая тварь! Суметь с его высот углядеть такую крупинку… Не так просто будет сельским стрелкам подбить его. Еще не день и не два вишневый красавец станет радовать взоры глядящих в небо. А заодно, соревнуясь с ястребами, таскать со дворов кур и индюшат. И если лучникам не удастся прикончить малыша, то вскоре дракончик начнет хватать овец, а когда-нибудь почует свою силу и упадет на человека. К тому времени его будет уже не пронзить стрелой и не отвадить рогатиной. Тогда выручить людей сможет только герой. Но герой ушел к Пустым холмам и больше не вернется. В этом тоже своя правда, отличная от той, первой, которая не велела давать оберег.
Вади нагнулся, выбрал среди россыпи гальки еще один камешек — невзрачный и угловатый, но тоже подходящий, зажал его в кулаке и пошел следом за Хагеном.
В лицо пахнуло недвижным, застарелым холодом, но оберег налился теплом, запульсировал, прожигая пальцы, и Вади продолжал идти. Еще через минуту он нашел Хагена. Великан лежал лицом к холмам — даже почуяв беду, он не повернул обратно. Отполированный непрошедшими веками череп выкатился из шлема и лежал чуть поодаль, пристально разглядывая мир. Вади присел рядом, наклонившись к глазницам.