Журнал «Если», 1998 № 11-12
Шрифт:
— Да, конечно. — Чарт покосился на солнце, окруженное гало. — Но скорого результата ждать не стоит. Возможно, потребуется двадцать или даже сто записей, прежде чем удастся отделить сигнал от помех. Этот пыльный занавес должен отчаянно искажать солнечный спектр.
— Начинается! — сказала Мораг с заднего сиденья.
Полупрозрачные колонны понизу омыло огнем — словно заиграли бриллианты наилучшей огранки. Чистейшие цвета вспыхнули внезапно, как удар колокола, и стали сплетаться в ленты, полосы, спирали. Жемчужные отблески накладывались друг на друга, сливались, создавая новые цвета, и сияние становилось невыносимо
Волны цвета накатывали, дразняще намекая на какие-то смыслы и значения, словно на этих выветренных, полузарытых в грунт скалах было нечто написано, начертано буквами, забытыми тысячелетия назад. Невероятный взрыв сводящей с ума красоты — и вдруг она кончилась. Солнце прошло точку зенита.
Чарт громко вздохнул. Марк подумал, что он, наверное, не дышал все тридцать шесть секунд Вспышки.
— Невероятно, — почтительно произнес Чарт. — И за считанные секунды! Да, после этого мои фокусы с полярным сиянием кажутся младенческой мазней.
— Признался, — буркнула Мораг. — Ты ведь мне не верил по-настоящему, а? До этого момента?
— Настолько, — Чарт опустился в пилотское кресло, — не верил. И что, эти ваши ианцы не дают себе труда прийти и посмотреть?
— Не слышал, чтобы взрослые приходили, — подтвердил Марк.
— Невозможно! — Чарт потряс головой; казалось, он был ошеломлен. — Вы же знаете: я сооружаю сенсорные ядра для представлений. Предметы, конструкции — они излучают различные сигналы, повышают настроение, готовят аудиторию к нужному мне восприятию. Но ни разу я не придумал такой эффектной штуки, как эта. — Он потер глаза и взялся за рукоятку управления. — Куда теперь? Ах, да. К этой штуке, которая называется Менгирами Радости.
Итак, полный обзор древних памятников. Менгиры охватывали всю планету безупречным кольцом — и на суше, и на воде с интервалами в тридцать два и четыре десятых километра стояли одинаковые Столбы из синтетического камня, шестьдесят семь метров в высоту, четырнадцать квадратных метров в сечении, с закругленными углами. Маллом Ват поднималась из океана Сканда и тихо мурлыкала, когда ветер овевал ее открытую верхушку. Затем — обширный пустой зал, вырубленный в гигантской гранитной скале, со скамьями, на которых могли бы разместиться десять тысяч ианцев, но перед голой стеной. Затем — спиральный лабиринт, похожий на внутренность раковины, ведущий к центральному кругу, а оттуда — снова наружу. Дорога в никуда.
Флаутер летел все дальше. Они потратили день, и ночь, и еще день на то, чтобы посетить самые важные памятники в одном лишь Северном полушарии. Они ели во время полета, спали, пересекая океан; дважды их будила автоматика, чтобы они спустились и облетели вокруг таинственных небольших сооружений, торчащих из воды — не таких примечательных, как Маллом Ват, но столь же загадочных.
И при каждой остановке обнаруживалось, как глубоко Чарт изучил Иан. К своему переводу «Эпоса» Марк добавил приложение, перечень предполагаемых признаков тех объектов, которые упоминались в поэме. Некоторые было совсем легко опознать — Мандала Мутины упоминалась так часто, что спорить было не о чем; Маллом Ват и еще несколько памятников были столь же несомненны. Настоящие сложности возникали, когда можно было предполагать,
Марк дивился и в меру своих знаний подтверждал или отрицал эти предположения. По временам Чарт внезапно указывал на подробности, которые сам Марк упустил. Поразительный человек!
К концу второго дня он объявил:
— Ну, хорошо! Теперь — в Южное полушарие.
Некоторое время Марк тупо смотрел на него. Наконец спросил:
— На этой штуковине? Прямо через Кралгак?
— Почему бы и нет? Я хочу осмотреть и южные сооружения. И, разумеется, должен взглянуть на дикарей.
— Однако…
Марк хотел возразить, но посмотрел на оборудование флаутера и промолчал. Наверное, эта последняя тубалкейнская модель могла пролететь над Кралгаком и остаться невредимой.
— Опасаетесь метеоритов? — промурлыкала Мораг. — Зря. Вы же не думаете, что я позволю Грегори рисковать жизнью? Я и свою жизнь достаточно ценю.
— Понимаю. Видите ли, я стал ощущать себя ианцем, а они и помыслить не способны, что можно пересечь Кралгак.
— Надеюсь, путешествие будет воистину волнующим, — объявил Чарт. — Но не из-за метеоритов. Глыба в двадцать тонн даже не собьет флаутер с курса. Однако мы пойдем через океан, а не напрямую через Кралгак. По моим сведениям, дикари гуще всего населяют ближний берег Южного континента, и отсюда мы можем лететь по большой локсодромии прямо к их поселениям.
Когда впереди показалась полоса белой пены на синей воде — граница зоны, где непрерывно валились метеориты, — Марк все-таки съежился и вцепился в подлокотники своего кресла. А Чарт не выказывал напряжения, только по временам поднимал брови при виде особенно мощного всплеска. Затем все небо над головой оказалось исчерченным огненными вспышками, послышался слабый дребезжащий удар, и Марк посмотрел вверх, опасаясь, что камень разбил прозрачный колпак флаутера. И увидел мерцающий отблеск Кольца, белую ленту, едва различимую на синем небе. Колпак был целехонек.
Ударил еще один камень; Марк вздрогнул. Услышав, что Мораг захихикала, он принудил себя смотреть вниз. Вода была мутная и вспененная, как в быстрой реке, текущей сквозь пороги, хотя под ней была глубина — донные скалы лежали в добрых сотнях метрах под волнами.
— Потрясающе, — сказал Чарт. — Великолепно!
«Да, в своем роде великолепно, — подумал Марк. — Признаю. Но эта красота не компенсирует потерю половины планеты».
— Смотрите! — вскрикнул Чарт и показал вверх, в зенит.
Огромная каменная глыба рушилась вниз, прямо по их курсу, прочерчивая в воздухе слепящую белую полосу. Ударила в воду, вызвав мощный взрыв: столб пара взвился на сотню метров и полетел по ветру. Колпак флаутера покрылся брызгами, но через секунду автоматически очистился и опять стал прозрачным.
— Хотелось бы составить по-настоящему четкое понятие об ианцах в период их величия, — пробормотал Чарт. — Постановщики оставили очень точную картину, как мне кажется, но вот над чем я ломаю голову — над уцелевшими. Марк!