Журнал «Если», 1999 № 10
Шрифт:
— Синица, я все еще не понимаю, можно, я тебя спрошу? Вот мама говорит, что все зависит от того, кто смотрит, но я хочу сказать: если вы носите одежду и все другое у вас, как у людей, почему вы готовите вот так, в корзинах, и почему здесь нет чего-нибудь… ну, похожего на то, что есть у них… там, где мы были с тобой и с Конем нынче утром?
— Не знаю, — ответила Синица. Дома ее голос звучал ласково и приятно. — Я думаю, мы делаем некоторые вещи так, как делали всегда. То есть когда твой народ и мой народ жили вместе. И вместе с другими. Со скалами, растениями и всеми остальными. — Она взглянула на корзину, сплетенную из ивовой коры и корней папоротника и обмазанную смолой, на камни,
— Но у вас есть огонь…
— Ах, — нетерпеливо перебила Синица. — Уж эти люди! Думаешь, вы и Солнце выдумали?
Она взяла деревянные щипцы и бросила раскаленные камни в корзину с водой. Раздалось ужасное шипение, вода забурлила, пошел пар. Девочка всыпала в воду и размешала дробленое зерно.
Синица принесла корзинку чудесной ежевики. Они уселись на свежевыбитый половик и принялись есть. Теперь девочка куда ловчее управлялась с кашей при помощи двух пальцев.
— Возможно, я не создала мир, — заметила Синица, — но уж готовлю я лучше, чем Койотиха.
Девочка, не отрываясь от еды, кивнула.
— Не знаю, почему я заставила Коня идти туда, — сказала она, насытившись. — Испугалась не меньше его, когда увидела это. А теперь снова чувствую, что должна туда вернуться. Но ведь я хочу оставаться здесь. Со своей… с Койотихой. Не могу понять…
— Когда мы жили вместе, был единый город, — неторопливо ответила Синица домашним, нежным голосом. — А теперь есть другие, новый народ, они живут отдельно. У них такие большие города. Они давят на наш город, наваливаются, теснят, всасывают, пожирают, проедают в нем дыры… Может, когда-нибудь снова будет только один город — их город. Без нас. Я знала Бизона. Он жил за горами. И Антилопу, она тоже там жила. И Гризли, и Волка, они жили к западу отсюда. Все ушли. Ушли навсегда. А лосось, которым тебя кормит Койотиха? Это не рыба, а мечта, это настоящая еда, но сколько лосося осталось в речках? В речках, которые по весне были красными от лосося? Кто теперь танцует, когда Первый Лосось предлагает себя? Кто танцует у реки? Тебе надо расспросить Койотиху. Она знает об этом куда больше меня. Но Койотиха все забывает… Она неисправима, она ничем не лучше Ворона, ей надо писать у каждого столба, и хозяйка она ужасная… — голос Синицы стал резче. Она тренькнула и замолчала.
Девочка тихонько спросила:
— А кто такая Бабушка?
— Бабушка. — повторила Синица. Глядя на девочку, задумчиво отправила в рот несколько ягод ежевики. Погладила половик, на котором они сидели, и спросила:
— Если я разведу тут огонь, он прожжет этот половичок, верно? Поэтому мы разводим огонь на песке, на земле… Все переплетено одно с другим, а ту, что все сплетает, мы зовем Бабушкой. — Глядя вверх, на отверстие для выхода дыма, она просвистела четыре ноты и добавила: — В конце концов, может быть, весь наш городок и другие города — только одна сторона сплетенного. Не знаю. Я вижу любой предмет только одним глазом, и как мне понять, какова глубина?
Этой ночью, завернувшись в одеяло и лежа на заднем дворе Синицы, девочка слушала вздохи и порывы ветра внизу, в тополях, потом заснула, утомленная событиями прошлой ночи. Проснулась на рассвете. Горы на востоке были окутаны темно-красным туманом; казалось, они просвечивают насквозь, как рука, которую держишь между глазами и огнем. На табачной делянке — если что и возделывалось в этом городке, то дикий табак — Ящерица и Жук распевали какую-то песню, то ли заклинание, то ли благословение, тихую и бессвязную песню: «О-о-о-о, о-о-о-о», а она лежала калачиком, тепло укрытая, на земле, и из-за этой песни почувствовала, что корнями уходит в землю, покоится на ней и в ней,
Вышла Койотиха — хмурая и встрепанная. Прищурясь, посмотрела на девочку. Пробормотала: «Ч-черт». Провела языком по зубам и, подойдя к стоявшей рядом с дверью тыквенной бутыли, вылила всю воду себе на голову. Тряхнула головой так, что полетели брызги. И приказала:
— Пошли отсюда. С меня довольно. Не знаю, что на меня нашло. Неужто снова забеременею — в мои-то годы? А, черт… Давай уйдем из города, мне нужно переменить обстановку.
Внутри темного дома девочка заметила по крайней мере двух койотов-самцов; они валялись, похрапывая, — один на постели, другой на полу. Койотиха подошла к побелевшему от времени помету, пнула его и гневно спросила:
— Почему ты меня не остановил?
— Я тебе говорил, — угрюмо ответил помет.
— Дерьмо безмозглое, — пробурчала Койотиха. — Давай, Малышка. Пошли. Куда пойдем? — Она не стала дожидаться ответа. — Я знаю, куда. Идем!
И двинулась через город обычной своей походкой, вроде бы лениво, но так, что за ней было трудно угнаться. Но девочка была полна энергии и шла, приплясывая, так что Койотиха тоже стала приплясывать, подпрыгивать, и кружиться, и дурачиться — на всем пути по длинному склону к равнине. Там повернула на северо-восток. Они миновали Холм Коня, холм маячил позади и становился все меньше.
Около полудня девочка сказала:
— Я не взяла с собой еды.
— Что-нибудь подвернется, — ответила Койотиха. — Обязательно подвернется.
И вскоре свернула и направилась к крошечной серой лачужке, прятавшейся за двумя полузасохшими кустами можжевельника и пучком бурьяна. Кругом воняло. На двери была табличка: ЛИСА. ЧАСТНОЕ ВЛАДЕНИЕ. ВХОД ЗАПРЕЩЕН! Но Койотиха отворила дверь, вошла и почти сразу вышла с половиной небольшого копченого лосося.
— В доме нет никого, только мы, цыплятки, — пропела она, сладко улыбаясь.
— Но это воровство? — обеспокоенно спросила девочка.
— Да, — на ходу ответила Койотиха.
У пересохшего ручья они съели рыбу, припахивающую лисицей, немного поспали и пошли дальше.
Скоро девочка ощутила в воздухе кислый запах гари и остановилась. Словно огромная тяжелая рука уперлась в грудь, отталкивала ее, но в то же время что-то ее несло вперед, как сильное течение.
— Давай подойдем ближе! — сказала Койотиха, присаживаясь помочиться у можжевелового пня.
— Ближе к чему?
— К их городу. Видишь? — Она показала на два поросших полынью холма. Пространство между ними было затянуто серой дымкой.
— Я не хочу туда идти.
— Мы туда и не пойдем. Вовсе нет! Просто подойдем поближе и посмотрим. Это занятно, — сказала Койотиха, склонив голову набок. — Какие-то странные вещи они пускают в воздух.
Девочка попятилась.
Тогда Койотиха заговорила деловитым, серьезным тоном:
— Мы будем очень осторожны. Мы посмотрим, нет ли поблизости больших собак. Ладно? С маленькими собаками я справлюсь. Может, получится даже неплохой обед. Но с большими — дело другое. Согласна? Тогда пошли.