Журнал «Если», 2000 № 06

Дяченко Марина и Сергей

«Мальчишки у них гораздо умнее, — вспомнил он своих избавителей. — А ведь тоже когда-нибудь сопьются и начнут вылезать под снаряды».

«По пьяни выползешь на плироду посмотреть», — всплыли у него в памяти слова кудияровца.

«Вернусь в Разгульное, зайду в сельсовет или… что у них там сейчас? Может, хотя бы детей спасут».

Зайцев снова подумал о том, что этим людям помочь уже нельзя, даже если их вытащить на поверхность. «Да не было никакого великого затишья! — в сердцах Алексей сплюнул и с тоской посмотрел назад, откуда он так торопился уйти. — Вся их жизнь — это Время

божьего гнева, и они обречены жить в этом времени до самой смерти. И нет никакого смысла пытаться им помочь, трогать то, что устоялось, даже если тебе это кажется нелепым. Мы же всегда рвемся помогать, в сущности, не понимая, чем все обернется. Как с той таежной семьей — вымерли и все. Так пусть лучше спиваются и дохнут сами по себе… А детей все же жалко».

Колонна шла медленно. Из кабин «Уралов» на грязного одинокого путника удивленно смотрели молодые, умытые солдаты, и, глядя на них, Зайцев вспомнил собственное отражение в осколке зеркала. Он с растерянной улыбкой кивнул круглолицему солдатику, который просто так поприветствовал его взмахом руки, и тихо проговорил:

— Ну держись, Мишка. Целый артиллерийский полк Иванов-царевичей едет рушить подземное царство Кощеево. А мне пора.

Алексей сделал несколько шагов вперед, но вдруг развернулся и бросился вдогонку за головной машиной.

— Стой! — размахивая руками, заорал он. — Стой! Там люди!

Ричард Паркс

ЧУЖАЯ ЖИЗНЬ

Джошуа Каллен взял черно-белое фото юной женщины, одетой в весьма старомодное платье из тафты.

— Хотелось бы знать, кто это?

Мэтти бросила мимолетный взгляд на снимок, один среди сотен в этой коробке, на этом прилавке Кейнмилльской барахолки, иначе говоря «блошиного рынка». Оглядев старый сарай, переоборудованный в торговый павильон, Мэтти заметила, что уж блох здесь, конечно, найдется в избытке. Джошуа улыбнулся незатейливой шутке дочери. Ему было приятно видеть искорку радости в ее глазах. Она так редко улыбалась в последние годы. Лицо Мэтти вновь сделалось серьезным.

— Пожила свое — и ладно, — пожала плечами Мэтти. — А что это за машина, возле которой она стоит? «Паккард»?

Опершись на палку, Джошуа повернул снимок к свету.

— «Студебеккер»… А сфотографировали ее, судя по всему, на выпускном балу. И, ей Богу, она отдала этот снимок своему парню. Ты ведь знаешь, — добавил он, — что Джейк получился у нас с матерью прямо после выпускного бала.

— Знаю, папа. И, по-моему, мама начала злиться на тебя именно с этого дня. Что же касается остального… — Мэтти махнула рукой в сторону гомонящего рынка: — Оглядись, папа. Здесь продают лишь то, что никому более не нужно: старые фото, ржавые дуршлаги, пластмассовых пупсиков…

Пожав плечами, Джошуа повернулся к торговке, молодой женщине в широкой юбке яркой, цыганской расцветки. Та улыбнулась старику.

— Сколько? — спросил Джошуа.

— Двадцать пять за штуку. А за три — пятьдесят

центов. — Наклонившись поближе, она поглядела на карточку в его руке и одобрительно улыбнулась. — Мне тоже нравится.

— Я беру этот снимок, — сказал он, и женщина кивнула, как будто приобретение являлось событием неизбежным. Заплатив, Джошуа аккуратно пристроил снимок в кармане и тронулся с места. Спустя мгновение Мэтти последовала за ним.

— Ты не понимаешь, — сказал отец, когда дочь поравнялась с ним.

— Если бы эти вещи не были нужны вообще никому, их не приносили бы сюда. А здесь все, в конце концов, продается. Иногда через несколько лет, — так мне говорили, — но продается. Этот вот снимок дожидался именно меня.

Мэтти покачала головой.

— Ни ты, ни я не были знакомы с этой женщиной. Возможно, она уже давно мертва, а люди, знавшие ее, или умерли, или забыли о ней, иначе эта карточка не оказалась бы в коробке с надписью «за четверть доллара».

Достав снимок, Джошуа остановился, чтобы поглядеть на него; прочие покупатели обтекали опиравшегося на трость старика, словно ручей какой-нибудь замшелый валун.

— У нее хорошая улыбка, — заметил он, прежде чем спрятать снимок. Положив фото в карман, он отправился дальше. Мэтти следовала за ним.

— Ты не забыл, о чем говорили мы с Джейком и Конни, правда? И поэтому ведешь себя так странно?

— Решила, что я хочу тебя подразнить?

Мэтти покраснела.

— Самую малость. Промелькнула такая мысль, папа.

Джошуа улыбнулся.

— Нет. Просто таков мой характер. Хорош он или плох, твоя мать не испытывала к нему симпатии.

Этим было сказано слишком мало. Долорес оставалась с Джошуа, пока не выросли и не разъехались дети, а потом подала на развод. Она умерла через семь лет, после двух новых браков, уже подумывая о новом муже. Браку номер четыре помешал пьяный водитель.

— Я все обдумал, Мэтти. Спасибо вам, детки. Тем не менее ответ будет — «нет».

— Папа, ты вовсе не молод. И знаешь, что мы предлагаем тебе самое разумное.

— Да, а чья все-таки идея? Если я переберусь в дом для престарелых, Джейк и Конни избавятся от лишней заботы. И не говори мне, что эта мысль не приходила тебе в голову, девочка.

Пожав плечами, Мэтти ответила отцу правдой на правду.

— Конечно же, приходила. Никто из нас не сможет взять тебя к себе, папа, даже если ты захочешь расстаться с этим старым домом. У нас нет свободного места. Но мы волнуемся… Я волнуюсь. Что если ты упадешь?

— Наверное, умру и тем самым избавлю вас от хлопот, — ответил Джошуа, задержавшись, чтобы глянуть на какие-то пыльные книги.

— Папа, ты совершенно невозможен. Нечего удивляться, что мама развелась с тобой.

Мэтти всегда называла этот дом большим и старым. Именно таким он и стал теперь. Когда они с Долорес купили его, дом выглядел совсем иначе — при Джейке-то и Констанс, проказливых и непоседливых… да и Долорес была на шестом месяце — носила Мэтти. Теперь дом сделался совершенно пустым, невзирая на все накопленное за тридцать с лишним лет. Джошуа выронил снимок на подставку для телевизора и отправился к холодильнику за пивом. Сделав глоток, старик скривился.