Журнал «Если», 2000 № 10
Шрифт:
— Вы обещаете? — страдальчески улыбнулась Элизабет.
— Я клянусь.
— Ну ладно, — махнула рукой Элизабет и шагнула вслед за Уолтером. Фабио обернулся к Дмитрию и тихо, так, чтобы не слышала Элизабет, сказал:
— Более привередливой особы я еще не встречал.
Они прошли внутрь. Дмитрий с омерзением оглядел нищих, лежащих вповалку на соломе.
— Между прочим, — тихо продолжал Фабио, — после тридцати трех лет в подземелье, мне и тут кажется, что я попал в рай.
Дмитрий не мог заснуть. Кто-то все
— Эй, — тихо позвал он.
— Слушаю тебя, мой любезный друг и потомок.
— Фабио, по профессии я специалист в живописи. И я уже давно хочу спросить вас о той технике, которую вы используете. Она кажется мне не только совершенной, но и абсолютно невозможной. Ваши картины неуязвимы…
— Я тут ни при чем, — скорбно ответил Ладжози. — Я просто хороший художник. Очень хороший. — И добавил, расправив плечи: — Возможно, лучший из всех, какие были и будут. Мои ранние работы потрясали тех, кому я их показывал. Но слуги дьявола использовали мое мастерство в собственных целях. Они заставили меня изобразить все самое гнусное, что хранится в тайниках человеческой души, все то, что и составляет в совокупности образ дьявола: зависть, похоть, гордыню, алчность, праздность, чревоугодие и гнев. Обряды и заклинания дьяволистов в сочетании с моим даром и дали тот результат, о котором вы сказали…
— А седьмая картина? Та, что у нас? Что она олицетворяет и почему обладает особенными свойствами?..
— Гнев. За тридцать три года заточения его скопилось во мне столько… Но это был праведный гнев — гнев по отношению к моим мучителям, к мучителям Христа, к врагам рода человеческого. Они просчитались еще и в том, что жертва, бедняга Винченцо, на крови которого замешивал я краски для этой картины, также пылал гневом праведным, гневом, обращенным на слуг дьявола и его истязателей. И я смог, рисуя эту картину, вложить в нее не только их, но и его, и собственную волю. Вот так я и вызвал вас.
— Что вы будете делать, когда мы вернемся обратно в двадцатый век?
— Могу сказать только одно: я больше никогда не притронусь к кисти. Дьявольский дух пропитал меня насквозь. Я должен уйти от мира и остаться в безвестности.
Под утро в ночлежку ворвалась группа солдат с пиками и факелами. Громко ругаясь, они пинками стали будить нищих.
— В чем дело?! — спросонья спросил Уолтер.
— Приказ герцога, — тихо объяснил Фабио. — Не хватает работников на каменоломне, и туда сгоняют всех бездомных.
— И женщин? — забеспокоилась Элизабет.
— Для женщин найдется другая работа, — ответил Ладжози.
Как раз в этот момент один из стражников бесцеремонно полез Элизабет под корсаж. Она, визжа и кусаясь, стала отбиваться от негодяя. Уолтер, Дмитрий и Фабио бросились к ней на выручку, и вскоре началась настоящая драка, в результате
Под конвоем всех четверых доставили в местную тюрьму.
— Из каменоломен мы еще могли бы бежать, — заключил Фабио, потирая отшибленный бок, — а из тюрьмы герцога есть только один путь. — Он выразительно посмотрел на небо.
— Вы хотите сказать, что я должна была терпеть хамские выходки этого мужлана? — вспыхнула грязная и растрепанная Элизабет. — Да дворянин ли вы?! Я начинаю сомневаться…
— Не будь я дворянином, синьорита, разве кинулся бы я на защиту вашей чести?! — укоризненно блеснул глазами Ладжози.
— Честь, дворянство… — пробормотал Уолтер разбитыми губами, — а жить-то хочется.
— Что касается меня, — сообщил Фабио, — то я предпочел бы заточению смерть. Уж очень сидеть надоело.
— У нас отнимут картину, — обречено заметила Элизабет.
Мужчины переглянулись.
— А вот этого допустить нельзя, выразил общую мысль Уолтер. — Вот что, любезный, — обратился он к Фабио, — пока не поздно, вам следует спрятать ее.
— Куда?! — огляделся тот.
— Не куда, а как. Вам нужно поверх полотна сделать другой рисунок. Да такой, чтобы никто не позарился.
— Вспомнил! — воскликнул Дмитрий озаренно. — Ведь поверх этой картины, когда ее нашли, был намалеван портрет какого-то чванливого вельможи! Именно его-то вы и должны исполнить.
— Если я покрою картину краской, вы не сможете пройти через нее… — возразил Фабио. — Хотя… Главное, чтобы я изобразил именно то, что вы видели в будущем. Если я сделаю это один раз, и нам посчастливится выбраться отсюда, я всегда смогу стереть краску, а потом нанести ее заново. У меня прекрасная память.
— Так приступайте! — скомандовал Уолтер.
Ладжози судорожно принялся за дело.
— Для начала надо загрунтовать…
Он и не заметил, что за его действиями кто-то внимательно наблюдает через глазок в двери.
Поутру начальник тюрьмы пребывал в прекрасном расположении духа. Сегодня к нему в гости пожаловал сам герцог. Начальник тюрьмы с подобострастием прислуживал ему, поднося тарелки и напитки. Однако невыспавшийся герцог был явно сердит и находил утро изрядно испорченным.
— Так что это за особенные нарушители порядка содержатся у тебя, ради которых ты посмел меня беспокоить? — спросил герцог, жуя.
— Учти, если ты потревожил меня зря, тебе несдобровать. А я уверен, что это так. Я думаю, их нужно просто вздернуть, а не возиться, тратя мое драгоценное время. А тебе всыпать с десяток горячих. На всякий случай.
Начальник тюрьмы подумал, что утро, возможно, и не столь прекрасное, как ему казалось.
— Во-первых, ваше высочество, — начал он, — они англичане. И, по-моему, высокородные. Я даже побоялся поместить их в обычную камеру.