Журнал «Если», 2001 № 09
Шрифт:
— О, пожалуйста! — слишком горячо воскликнул профессор. — Для вас, Розалия, все, что угодно!
— Хотите у меня погостить, Александр? — спросила «трефовая дама» у Дужкина. — Не беспокойтесь, ничего делать вам не придется. Для этого у меня есть прислуга. Дом у меня большой. У вас будет своя комната, очень уютная, с видом на центральную площадь. Будете любоваться своим памятником сколько угодно. Согласны?
Прикинув, что с профессором отношения испорчены, Саша кивнул.
Немного унизительной горечи к переезду прибавляло то,
Вызвавшись проводить Розалию с Сашей, владелец гостиницы галантно предложил Дужкину локоть. Помахивая кружевным зонтиком, «трефовая дама» важно вышагивала впереди, а Базиль постоянно теребил Дужкина за рукав, все время шутил и громко смеялся. Шутки его были настолько плоскими, что даже Саша, несколько раз хохотнув из вежливости, быстро поскучнел.
— Перестаньте, Базиль, нести чушь, — не оборачиваясь, проговорила Розалия. — Если вы отрабатываете подаренные вам деньги, то напрасно. По-моему, Александр не требовал от вас ничего взамен, когда вы без спросу сунули их в карман. — Розалия замедлила шаг и оказалась между Дужкиным и владельцем гостиницы. — Меня всегда поражало, как мужчины часто мучают друг друга благодарностью.
— Я не мучаю, — уверенно ответил Базиль. — Александру нравится меня слушать. Правда, Александр?
В ответ Саша промычал что-то невразумительное и неуверенно кивнул.
— Александр вас боится, — сказала Розалия.
— Меня?! — искренне удивился владелец гостиницы. — Вы что, боитесь меня, Алек?
От стыда Дужкин моментально покрылся холодным липким потом. Недавно открывшаяся способность краснеть измучила Сашу до крайности. Дужкин попытался было возмутиться и возразить, но вышло, как часто бывает во сне: хочешь крикнуть и не можешь. Вид у Саши сделался жалким, а бессвязный лепет, который он все же выдавил из себя, лишь подтверждал слова Розалии:
— Да нет… Я просто… Чего мне?
— Вы у него на глазах убили человека, — не обращая внимания на попытки Дужкина оправдаться, продолжала Розалия.
— Так вы еще не забыли, Алек? — спросил Базиль. — Ну, дружище! Мало ли что в жизни бывает. К тому же этот оборванец когда-нибудь все равно бы умер.
— Да не боюсь я никого! — наконец прорвало Сашу.
— Никого? — невозмутимо спросила Розалия.
— Никого, — менее уверенно ответил Дужкин.
— А кого ему бояться? — подхватил владелец гостиницы. — Молодой, здоровый. Ему бы еще пистолет, пару гранат и коня, и все женщины — его. А, Алек? Женщинам чего надо? Чтоб вид был геройский, полные карманы денег да руки пошустрее.
— Хватит, Базиль, — перебила его Розалия.
— Что? — не понял владелец
— Вот-вот, — покачала головой Розалия. — Только этому вы и можете научить.
— Вам, женщинам, этого не понять, — развязно ответил Базиль. — Что есть женщина? Кастрюли, утюги, кружева и…
Владелец гостиницы не успел договорить. Изящно приподняв двумя пальцами подол длинного кружевного платья, Розалия красивым ударом ноги отправила оратора в кусты.
— Идите за мной, Александр, — как ни в чем не бывало сказала она. — Мы можем опоздать к ужину.
Трудно было передать Сашино состояние в этот момент. Там присутствовало много всего: и восхищение, и крайняя степень удивления, и уважение. Примешалось даже немного жалости к Базилю, но она скоро прошла.
Не надо путать жалость с сочувствием. Сочувствовать можно всему человечеству, а жалеть только самого себя и потраченных денег.
Вообще-то, людям свойственно жалеть друг друга. Посмотрев какой-нибудь индийский фильм, где герой, обливаясь горючими слезами, душит собственного сына, телезритель плачет, как ребенок, от жалости к обоим. Не из интернациональной солидарности, а от чистого сердца. Но чуть погодя из-за сущей безделицы тот же зритель начинает поедом есть домочадцев: пригорели котлеты… или тапочки оказались не на том месте. Создается впечатление, что далекий индийский гражданин зрителю дороже самых близких людей. Можно, конечно, свалить все на силу искусства, но тогда совсем ерунда получается. Какое же искусство может тягаться с силой жизни? Разве что искусство жить.
Вечер выдался прекрасный. Теплый воздух ласкал кожу, как шелковая сорочка. Солнце висело между крышами зданий и горизонтом, окна домов налились слепящим золотом девятьсот девяносто девятой пробы, а зелень в тенистых двориках слегка потемнела. Все обрело покой и устойчивость египетских пирамид. Впрочем, Дужкина не очень интересовали богатые краски летнего вечера. Он следовал за Розалией и пытался вообразить, как эта красивая статная дама выглядит без платья. Заодно он похваливал себя за то, что не остался жить у профессора.
В общем, как когда-то писал древнегреческий поэт Клеанф: «Строптивых Рок влечет, ведет покорного».
Миновав уютный бульвар с голубями и фонтаном, Розалия с Дужкиным вышли на центральную площадь, и Саша в растерянности остановился.
— Смотрите, украли, — выдохнул он.
Еще в полдень памятник стоял на месте. Сейчас же от него остался один гранитный постамент, да и тот был изрядно попорчен — несколько облицовочных плит отвалилось и под ними обнажился грубый железобетонный каркас.