Журнал «Если», 2002 № 06
Шрифт:
Председатель (с тупым упорством):
— А милиция в этой стране жива еще? На той неделе трактор с комбайном столкнулись, задавили промеж себя двух курей и годовалого свина. Нужно же составить акт, нарисовать схему дорожно-транспортного происшествия, замеры необходимые произвести! Был вызван сотрудник — и где он?.. А кстати, на почту к нам протянут выделенный интернет в обозримом будущем, или я так и сдохну с этим жутким телефонным коннектом?!
Бруховец (отодвигая стакан):
— Ну, до свидания!
Председатель (вслед):
— А почему резервной связи нету? Где положенная нам рация? Кто ее прикарманил? И если, допустим, стихийное бедствие — мне чего, до газопровода топать полсотни верст и по трубе с городом перестукиваться?!
Насчет стихийного бедствия —
Сначала месяц шли дожди. Посевная — та просто к черту отправилась, в полях грязи чуть не по колено, а дороги развезло ну совсем нечеловечески. Робинзоним, как на необитаемом острове. Курева ноль, выпивки нет, готовимся к переходу на натуральное хозяйство — в смысле, мох и самогон. Мылим в город панические депеши, телефонограммы шлем. Власти отвечают: а мы что можем сделать, если даже «Уралы» в колее тонут? У вас там все здоровы? Медицинской помощи не надо? Вот и сидите по домам, телевизор смотрите. Нет, ну, если через недельку не подсохнет, мы, конечно, попробуем до вас добраться на какой-нибудь военной технике. Но честно говоря, вы тыщу лет в своем медвежьем углу без помощи извне нормально существовали, так что и теперь, наверное, не вымрете. И вообще, спасение утопающих — сами знаете, чьих рук дело.
Председатель созывает общее собрание и говорит: конечно, водка в жизни не главное. Но есть еще такие приметы цивилизации, как туалетная бумага, стиральный. порошок, семечки жареные фасованные, пиво бутылочное, а также картриджи к принтеру и листы форматов А3—А4 для распечатки периодических изданий подписчикам. Без этих ерундовых, в общем-то, вещиц русское село моментально обрушивается на свое привычное историческое место — в задницу! — и теряет всякую привлекательность для рядового пользователя. Он — то есть пользователь, чтоб его так и эдак — испытывает нехватку элементарных удобств. И тут же в непутевой его голове возникает желание удрать из деревни в город, дабы там, подобно нашему пропавшему без вести народному депутату, нырнуть в пучину развращающего комфорта. Но, во-первых, лежа в ванне, пить из горла — чистой воды освинение и деградация. А во-вторых, если все трудоспособное население из Красной Сыти удерет — кто работать будет? Нет, уважаемые, это не государственный подход. Россия и так чуть пупок не надорвала, догоняя Португалию по уровню валового продукта на душу населения. И мы не позволим ни природным катаклизмам, ни городским бюрократам тормозить наше развитие. Тем более Португалия, чтоб ей повылазило, тоже не стояла на месте все эти годы. А посему — готовим спасательную экспедицию! Приказываю впрячь в одну телегу два гусеничных трактора, и таким образом группе добровольцев из лиц малопьющих и ответственных проследовать на городскую оптовую базу для закупки алкогольных напитков, курева и далее по списку!
Ясен перец, Ник в добровольцы первым вызвался, и понятное дело, председатель тут же на него наложил вето. Сначала путем голосовой коммуникации, а потом вообще невербально. Руками. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, какая это была ошибка. Лучше бы Ник тогда сгинул вместе с доблестной нашей экспедицией — то есть отсидел пятнадцать суток за антиобщественное поведение в общественных местах. Здоровее бы остались мы оба, и дядя, и племянничек. Но экспедиция ушла без Ника, в пути совершенно озверела — а вы попробуйте целый день на гусеничнике по грязище! — отчего, прибыв к месту назначения, мгновенно ужралась до кроманьонского состояния и зачинила русскую народную забаву «погнали наши городских в сторону деревни». А Ник дома остался. Разобиженный, что не дали инициативу проявить.
Тут я еще сунулся — не понял тонкости момента. Подвалил со словарем иностранных слов.
— Слышь, — говорю, — дядя. Здесь про тебя статья. Вот, гляди: «Характеризуется подозрительностью и хорошо обоснованной системой сверхценных идей… Эта система была бы совершенно логична, если бы исходные патологические идеи были правильны…»
— Чего-чего? Какие-какие идеи?
— Да ты послушай! «Одержимый индивид навсегда посвящает себя агрессивности, борьбе с воображаемыми врагами
Ник даже отвернулся. Он так делает, когда хочет дать человеку конкретно по голове, но сдерживается. Отвернулся, значит, и говорит тихонько в сторону:
— Там, случайно, в этой статье про толкование истоков паранойи по Фройду не написано? О фиксации на педерастической стадии развития?
Он всегда так произносит — не Фрейд, а Фройд. Даже Фрейд. Потому что принципиальный очень.
Мне прямо стыдно как-то стало и неловко.
— He-а, про это нет.
— Значит, словарь хреновый. Популярный. Знание, разжеванное в жиденькую кашку для широких масс. А разжеванное знание, оно, Леха, хуже, чем никакого. Оно не учит думать. Ты получаешь догмы в готовом виде, забиваешь себе тыкву жесткими схемами и по этим схемам пытаешься жить. А потом удивляешься — отчего у меня ничего не выходит толком? Почему моя великая родина, задрав штаны, бежит за какой-то драной Португалией? Тебе ответить, племяш, в чем загвоздка?
— Ну?
— Да в том, что над этим вопросом предметно работают минимум лет пятьсот. А некоторые специалисты уверяют, что всю тысячу, и я думаю, это тоже смахивает на правду.
— Э-э… Над каким вопросом?
— Чтобы у тебя, Леха, и у твоей великой родины ни черта не получалось до конца. А если и получалось, так очень быстро разваливалось. Понял?
— Понял, — говорю, а сам бочком-бочком и на выход. Пошутить хотел, называется.
— Выпороть бы тебя как следует для вразумления, — Ник меня добрым словом провожает, — да уж больно ты здоровый, люди не поймут. А по морде дать — так не чужой вроде… И вообще, почтальон лицо неприкосновенное. До некоторой степени. Пока не задолбает!
Мне тогда двадцать три года было — служил в родном селе на почте и радовался, что есть интернет и молодых в армию больше не забирают. Весь мир на мониторе, друзья-приятели в разных странах, работа ответственная, кругом свои — что еще надо человеку? Типа лишь бы не было войны. А радости-то сколько, простой человеческой радости — наструячишь на принтере журналов и газет, сброшюруешь, сумку тяжеленную на плечо закинешь и идешь по Красной Сыти, а тебя уже и в том доме ждут, и в этом, и каждый встречный почтальону улыбается, и ты всей душой ощущаешь, до чего же нужным делом занят — прямо здесь, прямо сейчас. А письма?! Которые иногда на почту из города привозят — настоящие, в конвертах? Не какие-то мыльные, которые у нас по старинке открытками зовут, будь они хоть на семь листов… Да нормальное письмо по адресу доставить — это ж целая история. Почтальона чуть ли не языческим ритуалом встречают. Прямо магия вуду. Трезвым не уйти.
Хорошая штука интернет все-таки. Не будь его, я бы наверняка после училища в городе застрял — и потерял себя. Об одном жалею: не попробовал, каково оно — в ванне лежать и из горла пить.
Ну, так вот. Дожди перешли в гнусно-моросящую фазу; спасательная экспедиция, пыхтя и тарахтя, скрылась в направлении города; утопающее село, прихлебывая самогонку, расселось перед телевизорами; Ник, ввиду отсутствия телевизора, налег на суровый коктейль из самогона с Добрыниным и Курочкиным; я на почте углубился в бета-тестинг седьмых «Героев». День проходит, другой, и вдруг у меня лампочка под потолком — бздынь! — гаснет. И главный компьютер встает на питание от бэкапа. И в телефоне ватная тишина.
Я за дверь. На улице дождик противный еле капает и мат зверский стоит. Ник еще стоит. С трудом. За забор держится и, снисходительно кивая, наблюдает, как народ от дома к дому мечется.
— Доигрались, — Ник говорит. — Доцеловались с юсерами.
— Ты чего? — я ему. — Столбы небось подмыло, и все дела. Тоже юсеры виноваты?
— Газеты читать надо, племяш, — отвечает. — Только не как вы это обычно делаете, через пятую точку, а головой, аналитически. Все к тому и шло. Вот завтра — услышишь — «Геркулесы» за облаками полетят. Стадами. Табунами. Про…ли Россию дерьмократы. Ну, да ладно. Видать, судьба. В партизаны-то со мной уйдешь, Леха?