Журнал «Если», 2003 № 10
Шрифт:
— Вот тут я и живу, — сказала Марина банальные слова.
— Я знаю, — ответил ее спутник. — На третьем этаже.
Теперь следовало не менее банально предложить чаю.
— Хочешь чаю?
— Хочу.
Они вышли из джипа, и юноша закрыл машину.
— У меня печенье, могу бутерброды сделать. А то вон в маркетс пирожные всегда есть. Любишь сладкое?
— Почему нет?
Марину немного смущала сдержанность этого стройного мальчика. Он знал себе
Она ловила себя на том, что в его присутствии немножко суетится…
В гости на ужин, постепенно переходящий в завтрак, он не напрашивался. Это и так было ясно — хочет, хочет. Но не станет ставить в неловкое положение ни Марину, ни себя.
А она, прекрасно чувствуя одиннадцать лет разницы в возрасте, то устремлялась к нему, то отступала.
И наконец решилась.
В прихожей их встретил флегматичный Кешка.
— Ему уже одиннадцать, — сказала Марина. — Знал бы ты его раньше. Он никому слова не давал сказать. А теперь словно разучился лаять.
— Может, сперва его выгулять? — предложил гость.
И стало ясно — он здесь останется. Надолго. До утра.
— Нет, он привык попозже, — не выдавая радости, ответила Марина. — Сейчас чайник включу.
На стол она накрыла в комнате — красиво, с льняными салфетками ручной работы, с чашками настоящего фарфора, а не молочного французского стекла. Он сел, налил ей и себе чаю. Воспитанный мальчик, подумала Марина, и как же он начнет?
— Давно хотела спросить: почему у тебя такое несовременное имя?
— Это отцовское.
— Ты, значит, Наум Наумович?
— Выходит, так. Только меня все зовут по фамилии. Если по имени — могу и не отозваться.
Это она знала. Когда они познакомились, а было это в пьяноватой компании системщиков, кто-то упорно называл его Адиком, Адькой. Действительно, так лучше, чем Наум. Тут и уменьшительное-то не сразу придумаешь.
— Значит, только Адик?
— Значит, только Адик, — он улыбнулся.
— И всегда так звали? С детства?
— Я плохо помню детство.
— А с какого возраста ты себя помнишь?
Адик-Адлер явно удивился вопросу.
— Никогда об этом не задумывался.
— Ты на маму похож или на папу?
— На папу, — неуверенно ответил гость. — Так все говорят. А вообще, я мать почти не знал. Так получилось, что она с нами не жила. Может быть, я и в нее тоже уродился.
— А я даже не представляю, как это — детство без мамы. Знаешь, что я помню? Как мы с ней идем по лугу, она останавливается и говорит: Мариша, вот это — пастушья сумка, а это — лютик, а это — белый донник. Потом она мне пижму показывала и как малина цветет. Ничего так хорошо не запомнила, как эти желтые
— Пастушья сумка — это что, цветок? — удивился Адик-Адлер.
Нормальное удивление городского ребенка, подумала Марина, нужно будет как-нибудь выбраться с ним на природу.
— Вроде цветка. Вообще, это лекарственное растение. А что, вам в школе не рассказывали?
И тут выяснилось, что Адик-Адлер — домашний ребенок.
— У меня была какая-то болезнь, что-то с нервами, и ко мне приходили воспитатели. Я даже во двор почти не выходил, — признался Адик-Адлер. — И в школе учился экстерном.
— Все десять лет?
— Почему десять лет?
— Столько учатся в школе. Или теперь — одиннадцать?
— Не знаю, я ведь очень рано начал учиться. Ко мне приглашали учителей, тренеров, а Семен Ильич вообще жил у нас в доме. Он со мной каждый день занимался.
Спрашивать, что за болезнь такая, было нетактично, парень выглядел вполне здоровым. Вот разве что румянец. Марина слыхала, что у туберкулезных больных — самый красивый румянец. Но, помилуйте, какой туберкулез? Парень холеный, как голливудская звезда!
— Тебе теперь восемнадцать? — вдруг спросила Марина.
Адька-Адлер ответил не сразу.
— Ну… да. А это имеет значение?
— Не знаю. Просто занять такую должность в Росинвестбанке в восемнадцать лет, даже с феноменальными способностями…
— Никакие не феноменальные. Бывают дети, которые в двенадцать лет в голове шестизначные числа перемножают, и вообще…
— А ты можешь — шестизначные?
— Зачем? Для этого калькулятор есть. Я системщик. Послушай, Марина, тот мужчина, с которым ты в ресторане была, он кто?
— Ничего серьезного, — быстро сказала Марина. И действительно поняла, что Вишняков для нее — ничего серьезного, двести баксов за эскизы, а роспись пусть ему делает кто-нибудь другой!
— Нет, я не про это, — Адька-Адлер усмехнулся. — Кто он в социуме?
— Деловар.И даже очень неглупый деловар. У него несколько фирм, он член совета директоров «Ассуэра», ему, кстати, и этот ресторан принадлежит, только записан на жену.
— Борис Вишняков? — уточнил Адька-Адлер. — Дай мне его телефон, пожалуйста.
— Возьми визитку.
Взяв картонный прямоугольничек, Адька-Адлер поднес к губам женскую руку и поцеловал. Марина ждала других поцелуев, но он задумался.
— Извини, — сказал он вдруг растерянно, — не могу, не получается… Я столько хотел тебе сказать — и будто мне кто запретил! Я не умею!
— Что — не умеешь?
— Говорить это. Понимаешь? Я не умею! Мне нельзя!
Марина впервые видела Адьку-Адлера взволнованным.
— Ну и не надо. Не в словах же дело!