Журнал «Если», 2006 № 10
Шрифт:
Она рассмеялась сухим истерическим смехом.
— Но Арчи сказал мне…
— Чем он болен, да? Ты сказал ей, Арчи?
Тот молчал, опустив голову, и не успел отреагировать, когда руки, привыкшие к тяжелой работе, обвили его шею и с силой рванули ворот рубахи. Полотно, треснув, разошлось.
— Гляди, женщина!
— Мэри! — воскликнул молодой человек с мукой в голосе. Он пытался то оттолкнуть ее, то заслониться руками.
— Боже мой, — прошептала леди Аттертон. — Она непроизвольно положила руку на горло и застыла так, лишь бледные губы
В наступившей тишине звучал смех Мэри — громкий, торжествующий.
— Лихорадка — паршивая штука, — сказал Томпсон. — В бреду что только не померещится. Я как-то подцепил такую. Мне казалось, что у меня две головы, представляете?
— Но ему не кажется, — сухо возразил лорд Аттертон. — У него действительно две головы. Боже мой, я никогда… Вы слыхали раньше о чем-нибудь подобном, отец Игнасио?
— Краем уха. В домах призрения, в больницах, даже городских, иногда рассказывают странные вещи.
— И что это, как вы думаете? Какой-нибудь неизвестный науке паразит?
— Скорее, демон, — вздохнул отец Игнасио.
— Бросьте, это антинаучно.
— А я не ученый. Я священник.
— Какое-то высокоорганизованное существо, — продолжал рассуждать лорд Аттертон, — возможно, даже разновидность обезьян…
— Или людей, — спокойно подсказал Томпсон.
— Ну… нет, скорее, низших обезьян. Зачем подвергать себя опасности, строить гнезда, разыскивать пищу, когда можно получить все сразу. Они начали как-то… привлекать к себе людей, приваживать…
— Как может такая мерзость кого-то привлечь?
— Возможно, играя на чувстве сострадания. Симпатии. Возможно, особый запах, вызывающий у человека привыкание. Привязанность. Желание никогда не расставаться. Постепенно контакт все ближе. Все теснее. Пока наконец носитель и паразит не сращиваются в единое целое. Бедняга Арчи, должно быть, подцепил своего наездника случайно, поскольку это сугубо местный паразит. Где-то в сердце леса могут прятаться целые поселения, пораженные…
— Обезьяны, сударь мой, не разговаривают, — возразил отец Игнасио, — а я сам слышал: эта мерзость владеет человеческой речью. И не туземным наречием, нет…
— Ну, — снисходительно пояснил лорд Аттертон, — это вполне понятно. У них общая нервная система. Они, в сущности, одно целое. И если даже бедный юноша пребывает в неведении, его спутник…
«Идиоты, — думал отец Игнасио, и кровь пульсировала в охваченном лихорадкой мозгу, — несчастные дураки. Они не способны узнать демона, даже когда наступят на него. Ах, хоть бы этот Аттертон убедился, что от больного нет никакого проку, убедился и ушел искать свой затерянный город!»
— Так вы говорите, он куда-то направлялся, ваш пациент? — в глазах Аттертона двумя сверкающими точками отражалось пламя лампы. — Куда?
— Он был болен, — сухо сказал отец Игнасио, — не в себе.
Сам он ощущал озноб и жар одновременно. Сырость проникла в кости, суставы распухли и ныли, в ушах стоял непрерывный звон.
«Опять, — подумал он, — опять начинается.
— Послушайте, сударь, — он помотал головой, чтобы отогнать дурноту, но от этого стало только хуже, — здесь лишь хижины. Жалкие хижины, построенные на сваях, чтобы уберечься от змей и ядовитых насекомых, да еще ограды из кольев, с которых скалятся черепа. Считается, они отпугивают злых духов, понимаете?
— Остались легенды, — возразил Ричард Аттертон, — легенды, которые передают шепотом, из уст в уста… О могучем народе, повелевавшем некогда этой землей. Даже дикими зверями, даже насекомыми… Их правители насылали на непокорные племена отряды красных муравьев… Когда такое войско шло по лесу, от него бежали все, даже леопарды. Говорят, эти люди сами могли оборачиваться леопардами.
— Они и сейчас могут, — отец Игнасио прикрыл воспаленные глаза.
— Люди-леопарды, так они говорят. Люди-леопарды, которые приходят по ночам и крадут детей. Крест и молитва, друг мой, крест и молитва. Эта земля населена демонами. Послушайте, сударь, — он оттянул пальцем жесткий воротничок, — у вас есть все. Репутация. Состояние. Молодая жена. Эта земля беспощадна к чужакам. Да что там, она ко всем беспощадна. В конце концов, вы пользуетесь тут моим гостеприимством. И я вправе отказать вам в некоторых… экспериментах.
— В самом деле? — мягко сказал лорд Аттертон, глядя на священника холодными серыми глазами. — Жаль. Я думал, дух познания вам не чужд. Ведь чудеса этого мира тоже по-своему славят Бога, не так ли? Кстати, вы мне напомнили одну старую фотографию. Одного человека, о нем писали в газетах. Давно. Ну, вы должны помнить, если в то время жили в Европе. Врача. Он…
— Я не стану препятствовать вам, — устало сказал отец Игнасио, — но и помогать не стану. Да и чем тут можно помочь? Только прошу вас, избавьте от этого зрелища женщин.
— Ну, разумеется, — кивнул лорд Аттертон, — разумеется.
Напитанный влагой полог словно оброс ворсом. Прежде чем отец Игнасио успел коснуться полотна, он понял: ткань сплошь покрыта бледными ночными бабочками. Насекомые карабкались друг на друга, топорщили крылышки, срывались и вновь ползли вверх. Ему показалось, он слышит тихий, но неумолчный шорох, чуть заметное потрескивание, шуршание хитина о хитин.
— Наверное, дождь загнал их сюда, — заключил лорд Аттертон. — Я несколько раз был свидетелем подобного явления. Они облепили буквально всю палатку, буквально всю палатку…
— Простите, — отец Игнасио виновато усмехнулся, — не могу… с детства не люблю насекомых.
Он сглотнул, подавляя непроизвольные спазмы.
— В тропиках много насекомых, — его спутник мягко отдернул полог. Насекомые зашевелились сильнее, пытаясь удержаться на ткани, крылья мелко затрепетали в сыром воздухе. — Вам бы следовало привыкнуть. Попадаются очень любопытные экземпляры, знаете… Один мой коллега, сотрудник Британского музея, так он рассказывал…