Журнал «Если» 2008 № 05
Шрифт:
Я окаменел, глядя на брыкающиеся ноги. Вошел Бурый — и тоже озадаченно на них уставился.
— Вот дура, — сказал он.
Ноги были приемлемые — такие не стыдно показать выше колена.
Моя дура нажила избыток плоти в щеках, груди, талии и заду, однако ноги как-то сберегла. Взгляд Бурого на них был уже более осмысленным, чем прежние его тупые взоры. Я даже подумал, что вся эта затея — ловушка на мужчину. Но отмахнулся от мысли — это было бы слишком разумно для моей дурехи.
Бурый неторопливо подошел, изучил обстановку, примерился и попытался выдернуть неудачницу из окна за талию,
Его лицо несколько оживилось. Я даже тревогу прочитал на не слишком высоком челе.
— Держи ее, держи! — крикнул я. — Уйдет вместе с оконной рамойИногда страшно хотелось поговорить, пусть хоть о погоде и ценах на дрова. Не то чтобы я ждал ответа от тех, к кому обращался, но если годами молчать — то и спятить недолго.
Пока я еще пребывал в своем уме. Сумасшедший призрак жил через дорогу — в телесной жизни он был монахом, теперь же вообразил себя уличным акробатом. Он нередко свешивался с крыши вверх ногами и заглядывал в окна последнего этажа. Мои же умственные способности не пострадали от времени.
Бурый молча смотрел на мою дуру. И даже щурился, что могло означать улыбку.
Входная дверь скрипнула, мы разом обернулись.
В прихожей появился монументальный дед с примотанным в области груди поверх застегнутого пиджака жестяным тазом. Зрелище было даже для меня жуткое — дед использовал длинные серые полотенца, вроде тех, на каких опускают гроб в могилу. А Бурый преспокойно смерил деда взглядом, решил, что опасности это полоумное чучело не представляет, и опять повернулся к окну.
— Тут целители принимают? — спросил дед.
— Тут, батя. Заходи, садись, — рассеянно ответил Бурый, примериваясь к ногам.
— Не могу, шайка мешает, — сказал дед и постучал в жестяной таз.
— Ну, стой…
Бурый зашел сбоку, что было разумно.
— Лови ее за обе конечности разом и дергай сильнее, — посоветовал я.
— Мне целитель нужен, врачи не берутся. У меня дырка в груди открылась, из нее так сифонит — занавеска шевелится, — сообщил дед. — Я им в поликлинике говорю: дырка сквозная, навылет, и из нее сзади наперед сифонит, со свистом, сам слышал. Они мне говорят: дедушка, мы дырок не лечим, ищи народного целителя. У вас-то хоть дырки лечат?
— Погоди, батя, — отмахнулся от него Бурый. — Видишь, тетка застряла.
Дед с пониманием оглядел ноги.
— Ничего, справная, — сказал он.
— То-то и оно. Ты, батя, погуляй немного, четверть часика, —
распорядился Бурый. — И приноси свою дырку.
Он уже был мне симпатичен своим непоколебимым спокойствием.
— Я схожу пива выпью, — подумав, решил дед и отбыл.
Бурый сел в кресло и молча уставился на мою дуру.
Политика правильная, подумал я. И даже сказал бы — единственно возможная политика. Дуре неудобно, страшно, больно — и долго ли она в таких обстоятельствах будет молчать?
— Да помогите же наконец! — взмолилась она. — Вы мужчина или где?— Брыкаться будете? — спросил Бурый.
— Не буду! Чтоб вы сдохлиНа такую любезность могло быть несколько ответов. Бурый избрал самый практический — потянулся к столику
Если бы он знал ее так же хорошо, как я— Ну сделайте же что-нибудь! — опять заныла она. — У меня печень перехватило! Я же помру тут— Лягаться будете?
— Сказала же — не будуНашел кому верить… Хотя в таких обстоятельствах даже безнадежные дуры временно набираются разума.
Бурый встал, подтащил к окну второе кресло, забрался, приподнял раму и кое-как помог пленнице высвободиться. Она буквально рухнула в свое кресло. И как по-вашему, что содержалось в ее первых словах? Вот именно — бесстыжее вранье.
— Черт знает что! Я дворничихе за уборку заплатила, а она окно не вымыла. Я сейчас смотрю — батюшки, на нем репу сажать можно.
Полезла посмотреть, и вот… Я же ей деньги платила! А она в середке поскребла, а по краям — грязь…
Нет, что за женщина! Она хоть одно слово правды за свою жизнь сказала?
— Сейчас придет клиент с дыркой, — сообщил Бурый.
— Это никакая не дырка, это один из признаков смертельной порчи. Порчу я снимаю на раз. Нужна венчальная свечка, стакан колодезной воды и яйцо из-под черной курицы.
Самоуверенность вернулась к ней моментально.
— Где же он все это возьмет?
— Захочет выздороветь — возьмет! Я от рака змеиными яйцами лечу — так люди по лесу неделями ходят, пока эти яйца отыскиваютСвечка, свечка…
И она полезла в холодильник искать свечу.
Змеиные яйца Бурого озадачили. Он еще не знал, что эта женщина умеет только врать. Поэтому таращился на ее обтянутый черным платьем зад и явно думал самую простую мужскую думу.
Я же только вздохнул. С этой дурой мне никаких бродячих шутов и шпильмейстеров не надо.
— Звоните и деньги добывайте, — сказал Бурый. — А то у меня хозяйка крутая. Она тут камня на камне не оставит.
Камня на камне? Этого еще недоставало. А Анжела как раз может в ярости все разгромить — не в переносном, а в прямом смысле слова. И где я жить буду? Нам жилплощадь одну и навсегда определяют… и сундучок!.. Они же найдут сундучок!..
Дура этого не понимала, да и не могла понять.
— Ну что она может сделать? Ну, посуду перебьет. Вы же видите —
я до конца дня денег не достану.
Это была почти правда. Но она их и до конца жизни не достанет.
Впрочем, сказала она эти слова почти по-человечески — нечаянно найдя интонацию, которая вызывает сочувствие даже у таких вырубленных из гранита кавалеров, как Бурый.
— А вы еще звоните, всех спросите. Пятьсот гринов — это же немного.
Его ответ тоже прозвучал почти по-человечески. И тут моя дура, естественно, сорвалась и понесла чушь— Немного? Слушайте, я сразу поняла — вы хороший человек! Давайте я вам погадаю, оберег вам поставлю от огнестрельного оружия, а вы мне одолжите эти несчастные пятьсот гринов! У меня на завтра записаны денежные клиенты, обряд на омоложение, снятие родового проклятия! Я к концу недели эти деньги заработаю и отдамКак вокруг Анжелы сверкал красновато-золотой ореол денег, так вокруг моей дуры сейчас образовался радужный ореол вранья. Такой яркий, что даже Бурый его заметил.