Журнал Наш Современник №12 (2004)
Шрифт:
У человека много проблем. И какая подлость — изо дня в день внушать ему, что все его беды “из-за русских”!..
Видят у нас все это или не видят главные “идеологи”?
17 ноября
Напоследок решил сходить в Нью-Йоркский музей искусств — Метрополитен мьюзеум оф арт. Громадное, величественное здание в псевдоримском стиле с колоннами, высокой лестницей — в районе 82-й улицы, по существу на территории Центрального парка.
Лет 13—14 назад я уже был в этом музее. Помню снег с дождем на улице, тишину и тепло в музее — и чувство ошеломленности от великого искусства. Я не сомневался, что те же чувства повторятся и теперь. Но я ошибся. Увиденное теперь превзошло
Музей — это два гигантских этажа, всех экспозиций которых мы так и не осмотрели за три часа непрерывного движения. Осмотр начали с греческих мраморных скульптур III—II веков до н. э. Каменные саркофаги из Восточно-Римской империи. Порою крышки усыпальниц украшают сотни искусно вырезанных из цельного камня фигурок. Вот оно — непостижимое.
Греческие фрески. Колонны целиком с пилястрами. Саркофаги из Кипра, IV век до н. э. На крышках изображения умерших. Головы, лица, живые глаза — из камней, которые не теряют живого блеска. Живите, усопшие, продолжайте смотреть на жизнь глазами мастеров, ушедших в небытие вслед за вами!
Посуда, утварь — 3 тысячи лет до рождения Христа! А вот древнейшие печати-амулеты из камня. Четыре-пять тысяч лет тому назад ставились печати! Процветала бюрократия, ибо не бывает печатей без власти. Смотрю на сотни вещей, воссоздающих быт исчезнувших обществ, — индивидуальные человеческие связи были и тогда очень развиты. Труд сотен тысяч, и на его вершине — художники, ваятели, ученые — прислужники живых богов…
Вот Геракл, копия знаменитого произведения греков, IV век до н. э. Афродита. Копия, что всемирно известна, и ряд менее знаменитых и менее сохранившихся подлинников. Какая чистота вкуса! Какое знание человеческого тела! Это ведь одновременно и знание совершенства человеческого духа.
И Карфаген хотели разрушить. И разрушили, но не выбрались из-под его развалин, заразились эгоизмом и утратили героичность.
Людские судьбы там и тут. И общее Время над всеми. Не понятней ли теперь, что политическая трескотня создает сумасшедший дом, уродует человека и его душу? Не торопитесь погибнуть! Пусть гордый Рим протянет руку варварам, пусть колесницы Египта не мчатся по степи против конницы гиксосов! Остановите всех — и сами остановитесь!
Если люди хотят совершенства, разве это не их святое право? Эти люди не собираются отнимать чужие дома и насиловать чужих жен. Напротив, они предупреждают вас об опасностях, от которых не убереглись ни Вавилон, ни Рим, ни Константинополь, ни Петроград. Не теряйте свою культуру, не губите свою мораль, не продавайтесь “интернациональному” разврату духа. Апокалипсис — среди вас, и слова эти произношу не я — их произносят свидетели тысячелетий…
Не сомневайтесь, все это скоро запретят, все это станет недоступным для людей, едва мир потеряет свою свободу и в нём восторжествует диктаторская банда, связанная узами общего заговора и презрения к чужим святыням…
Фараонов уже нет и нет императоров, но мы помним о фараонах и императорах — благодаря мастерам, которые трудились, слишком редко согреваемые вниманием и милостыней “сыновей неба”.
Интересно, думал ли кто-либо из фараонов, что его правление будет отмечаться не походами и избиениями тысяч неповинных людей, не сражениями и военными трофеями, но только храмами, картинами, папирусными свитками, чудесной посудой?..
Более того, фараоны стали славны жизнью несчастных и забитых народов…
Какие связи, какие
Вот орудия труда, созданные человеком 70—80 тысяч лет тому назад! Вот древнейшая посуда. На горшках серой краской отображены сюжеты из тогдашней жизни. Мужчина и женщина, танцующие фламенко. Когда это было? Вчера? Или завтра?..
Посмертные маски… Украшения, мумии. Любовь к красоте была одним из могучих ускорителей истории. Любовь к красоте — любовь к истине, потому что истина всегда и везде есть красота сущего…
Византийская живопись. Масло по дереву. Портреты. Господи, так писать не умеют мои современники! В этих картинах — неуловимые черты всей будущей классики. Отсюда почерпнет дерзновенный человеческий дух — от гения, который творил и два, и три, и десять тысячелетий тому назад.
Несколько залов — Дега, Ренуар, Моне, Гоген, всемирно известные картины (подлинники).
Теперь уже я знаю: все прекрасно, что выражает жизнь. То искусство прекрасно, которое возможно более полно воспроизводит жизнь. Фотография? Может быть. Та фотография, что обретает глубину философского обобщения. Значит, не всякая фотография.
Вздрогнула душа. Шарль Добиньи. ХIХ век. Сельский пейзаж с рекой. Крестьянские дома. Закат. Умиротворение, покой. Восторг и тоска захолустья. Свет и тени — даже не в их игре дело. Тут подобраны такие краски, что свет излучает сама картина. Потрясен — не знаю чем. Тут часть моей мечты. Тут часть мечты всякого человека. Человек знает, что он не вечен. Но он забывает об этом, когда его окружает вечная природа. Сыроватый, но все еще гулкий вечерний воздух. Гудит уже бездомный комар. С мирным мычанием коровы спускаются к реке — вечерний водопой. Солнце уходит за горизонт. А в домах еще не затеплились огни. Людей не видно. Это и хорошо, что их нет: чувством ожидания проникнута вся картина. Жив человек или не жив — жизнь вечна: солнце, деревья, постройки, скот, река…
Жюль Бретон. ХIХ век. На первой заре, еще месяц светится, крестьянки пропалывают посевы. Здоровые, полные тепла, доверия и жизни женщины. Тяжкий, подневольный труд. Опять сердце попадает в тенета, потому что не сопереживать не может…
И становится близок секрет искусства. Не понятен, а именно близок: сопереживать честному, трудолюбивому, совестливому человеку, чтобы и человек сопереживал, совершенствуя свою совесть.
Вереница залов сама отдает свою очередную тайну: вся линия настоящей поэзии — линия подлинной жизни, сохраняющей преемственность поколений. Вначале изображаются предметы, не случайно окружающие человека. Затем появляется вся совокупность быта, тоже имеющего сакральный смысл. Потом на передний план выходит сам человек. Все крупнее и крупнее, и вот уже возникает необходимость отобразить его сложнейший внутренний мир: предметы теряют былую определенность и устойчивость, они плавают, исчезают, видоизменяются, превращаются в страхи и ожидания. Но и этот замкнутый и уже неестественный мир души тяготит своею замкнутостью: душа вновь рвется к проявлениям живой жизни, чувствуя, что только поступок есть реальная философия, а химерические видения отдают мертвечиной, источающей опасные яды…
Тоска усиливается в мире абстракций…
ХVI—XVII век. Георг де ля Тур. “Талер фортуны”. Манера письма, которая превратится затем в целое направление вплоть до Гогена. Богатый юноша и простая девушка. Чистые лица. Кажется, я еще никогда не видел, чтобы в лицах было столько природного здоровья. Старуха цыганка протягивает юноше счастливую монету. Но лицо старухи измождено страстями и страданиями. Не заблуждайтесь, люди! У всякой фортуны один конец: усталость, потеря сил и наивных мечтаний…