Журнал Наш Современник 2007 #7
Шрифт:
– Раньше о чем думали?
– Не при народе же протирать от пролежней.
– Меня не касается. Здесь вам не гостиница и не дом отдыха.
– Не связывайся, Петя, - сказала тихо жена и потянула мужа за рукав.
– Ты уйдешь, а мне лежать. На мне и скажется…
– Ну ее. Займемся лучше процедурами. Спирт в тумбочке?
– На месте. Там и вата.
– Обними меня.
Ольга доверчиво обняла Петра руками, он приподнял ее осторожно и повернул на живот.
– Хорошо как… - сказала Ольга.
– И полежи.
На спине Ольги, разветвляясь
– Что ты, что ты… - вздрогнув, прошептала Ольга.
– Люди ведь… Смочив камфарным спиртом тампон, Петр с легким нажимом принялся
протирать спину жены. Смочил новый тампон и протер осторожно места вдоль позвоночника.
– И самая приятная для тебя процедура, - сказал, улыбаясь. Заменил вату, протер спиртом ложбинку на крестце, округлые ягодицы.
– Петя…
– Лежи, лежи. Права медсестра, и на курорте подобное удовольствие не удается.
– Бессовестный… Выздоровею, отплачу тебе за все.
– Надеюсь.
Осторожно приподняв, Авейников снова повернул жену на спину, она перевела дух, лежала не шелохнувшись.
– Такая бы легкость постоянно… Ну, иди, а то сестра раскричится.
В коридоре медсестра, когда Авейников поравнялся с ней, с желчью заметила:
– Откуда жадность только? Ни себе, ни людям покоя, и все из-за какой-то десятки в неделю.
– Не жалко мне денег, но нет их у меня, нет!
– выкрикнул Петр и пошел, проклиная все на свете.
– Зачем ты обидела человека, Серафима?
– услышал он за спиной.
– Пожалеть надо, а ты… Только бы урвать свое.
– Меня пожалел кто? Жалостливые больно все! А ты потаскай горшки да утки за мою зарплату, потаскай!
На следующий день в цехе выдавали получку. Закончив смену, Авейни-ков убрал станок, привычно закрыл тумбочку и пошел в кассу. Впереди него стояли человек восемь, все - с токарного участка. Петр дождался очереди, взял зеленую пластмассовую ручку, привязанную к окошку капроновой ниткой, отыскал в ведомости свою фамилию и обомлел. В графе значилась сумма вдвое меньше предполагаемой. Не поверил глазам, провел пальцем от фамилии до указанной суммы выплаты. Обмана не было: причиталась ему половина того, что рассчитывал по нарядам.
– Тут какая-то ошибка, - сказал растерянно кассирше.
– На такие деньги семью не прокормишь.
– Сколько начислено, то и выдаю. Узнайте у мастера, почему так мало. Петр механически сунул деньги в карман и побежал в конторку мастера. Шубичев сидел на месте. Увидел Авейникова, занервничал.
– Почему так мало начислили?
– Перерасход у нас фонда зарплаты! В следующий месяц доплачу.
– А жить мне как до того дня? Может, с протянутой рукой идти?
Плакат на шею - и к Смольному, так, что ли?
– Не по-людски, - вмешались сидевшие в конторке мужчины.
– Кто и потерпит, а у него жена в больнице, понимать надо.
–
– Чего… Ему полмесяца жить надо… - И посоветовали Авейникову: - Материальную помощь попроси, обязаны дать, коль такая несуразица.
Убитый случившимся, Петр написал заявление в дирекцию, сам и понес, чтобы не тратить понапрасну время. Заместитель директора по кадрам оказался на месте, и Авейников несколько воспрянул духом.
– Вспоминаете нас, когда путевка требуется или матпомощь. На другое вас нет…
– Не от хорошей жизни прошу…
– Прибедняться мы умеем. И почти у каждого на книжке лежит.
Хотел Петр плюнуть в круглую физиономию. Однако не плюнул, поостерегся. С завода пришлось бы уйти, очередь на квартиру сгорит. Проглотил обиду, едва выдавил из себя:
– Оправдаю.
И вышел как побитый.
Так горько и больно ему еще не было. Шел, не разбирая дороги, натыкаясь на встречных. Завернул в пельменную, в ней продавали вино в розлив. Попросил стакан портвейна, взял несколько конфет. Выпил теплое сладкое вино, но облегчения не получил. Хотел еще взять, однако вспомнил о сыне, обожгла жалость. Мальчонка чего должен страдать, он в чем провинился?
Дома сунул по случайности руку в карман, нащупал конфету в обертке и отдал ребенку. Сын обрадовался, что-то говорил отцу, но Петр не слушал.
– Папка, - дергая за рукав, говорил сын.
– Папка! Ты почему не отвечаешь?
Авейников словно очнулся, прорвался голос сына.
– Ты о чем, сынка?
– Мы поедем с тобой и мамкой к бабушке? Помнишь, ты рассказывал про речку и сад.
– Поедем, сынок…
– Там в поле конь гуляет. И ты меня на нем покатаешь, правда?
– Правда…
Но Авейников уже не верил, что это было и может иметь продолжение. И яблоневый сад, и табун, мчавшийся галопом, - все казалось далеким и нереальным.
Открыв дверь на кухню, Авейников переступил порог и остановился. На полу возле стола валялась разбитая литровая стеклянная банка, вокруг нее расползлась сметана. Видно, котенок опрокинул на столе банку, она и скатилась. Сам виновник, с округлившимся животом, мурлыкая, подошел и потерся об ногу.
Авейникова словно толкнуло изнутри, свирепея и теряя рассудок, он схватил подвернувшуюся под руку палку от швабры и со всей силы ударил котенка. Дикое злорадство овладело Авейниковым полымем, затмило разум. Петр бил животное на глазах оцепеневшего от страха сына.
Котенок вытянулся на полу, задние лапы подрагивали в предсмертной конвульсии.
– Папа, не бей!
– закричал Сережа.
– Ты убил его, убил!
Ничего не соображая, Авейников ударил палкой сына. И бил с таким же остервенением, с каким только что колотил животное.
– Не надо, папочка! Мне больно, папа! Папочка, миленький, не надо! Крик пробудил осознание собственной боли, но остановиться Авейников
не мог, его словно толкали под руки. Из разбитого носа у мальчика потекла кровь, забрызгала белую рубашку.