Журнал Наш Современник 2008 #9
Шрифт:
– Тяжеловато. Думаешь: кто ядро, кто каторжник? Нет, про сумочку лучше. Изящно и не обидно.
– А это снова выступил зоотехник.
– Вообще, лично я целиком за евреев. Только не понимаю, почему они обижаются, когда я говорю им, например, что Шагал, Марк, как вы помните, замечательный еврейский художник. Ты что - крику! Он величайший и французский, и немецкий, и всякий - всякий! Я твердо говорю: нет. Если бы я был евреем, я бы Шагала не отдал никому.
– Может, ты, Лева, и есть еврей?
– вопросил оборонщик.
– Не дождешься.
– А что? Евреи жить умеют, у них самозащита поставлена только так! Вот русскому ногу оторвет, он лежит и молчит, а еврею на ногу наступят, он такой визг подымет.
– А я-таки не хочу,
– Зоотехник Лева обиженно стал вертеть в руках вилку.
Тут на краткое время проснулся поэт. Опять сел, опять прочёл, опять откинулся:
– Пропили, прокурили, прожрали всё и вся. Но чтоб отдать Курилы - вот накось-выкуся.
– Кем угодно можно быть.
– Это уже сам я решил отметиться в разговоре.
– Но только христианином. Христианином. Запомни и передай своим евреям: еврей, который крестится в христианство, исполняет израильский закон. Вспомни или перечти пророка Исайю. Это, если ещё кто не знает, евангелист Ветхого Завета.
Я достал из внутреннего кармана пиджака Новый Завет, листал, искал место. Нашел.
– Считаете меня учителем?
– Да!
– грянул хор.
– А мой учитель вот кто. Читаю: "Обрезанный в восьмой день, из ро-
да Израилева, колена Вениаминова, еврей из евреев, по учению фарисей". Послание к Филиппийцам, глава третья, стих пятый. Это мой учитель. Прошу любить и жаловать.
Аркаша назойливо зудел на ухо, что Юля по-прежнему молода и красива, что надо идти к ней на кухню, кушать борщ.
– Пусть на всех тащит.
– Именно тебя хочет угостить.
Выскочила и Юля, успевшая стать брюнеткой, одетая в цыганистое красно-чёрное, с поварешкой в руках. Загудели комплименты, но Юля молвила:
– Отстаньте все! Я преодолею порывы инстинктов доводами рассудка. Справлюсь с ними голосом разума.
И, взмахнув поварёшкой и взметнув в повороте просторной юбкой, исчезла.
ТЕ ЖЕ И ГЕНАТ
Тут случилось появление нового героя, то есть не нового, вчерашнего молодого парня, но с лицом, обновлённым царапинами и синяками.
– Генату осталось?
– спросил он - он, оказывается, был Генат.
– Видали? Все видали?
– Он весело тыкал пальцем в своё лицо.
– Я парень резкий, поняли все? Хорошо поняли? И снится мне, на фиг, не рокот космодрома. Вчера иду от вас, встретил Тайсона и Мохаммеда Али. Заговорили. Меня не поняли. Говорю, что ж я за своё село не могу выйти, я же, блин, не в зоне. Отвечали, на фиг, по-своему, на своём языке. Приняли меня за грушу. Но я ж не плодовое, на фиг, дерево. Не поняли. Уже, на фиг, за своё село и не выйди. Отметелили. Звал братьев Кличко, не очень-то, на фиг, торопились. Вообще скотство - уже дошло, что и лежачих бьют. Вопрос ко всем: раньше били лежачих?
– Генат резко заглотил содержимое для кого-то налитого стакана.
– Лежачих не били, - ответил я, - но и чужие порции не осушали.
– Это я стресс, на фиг, сбросил, - оправдался Генат и стал допрашивать соседа: - Давно пьёшь? Чтобы так, по-серьёзному?
– Начал только здесь, - отвечал тот.
– Ну-у, - протянул Генат.
– Это не в десятку. Я время терять не стал, на фиг. Со школы полощу. Я так заметил: кто впился, на фиг, тот и живет. А кто то бросит, то начнет, у того постепенно башка перестает соображать: он как следует и не балдеет, и толком не протрезвляется, не знает, на фиг, то ли по-трезвому жить, то ли постоянно балдеть.
– Пьянство, - поднял голову, по-моему, даже ночью спавший сидя за столом, социолог, - это не потеря времени, а его преодоление. Прошу выключить записывающую аппаратуру. Буду говорить, стоя на одной ноге, то есть коротко. Кстати, напоминаю, что Наполеон проводил военные советы, приказывая всем стоять. Особо не забалтывались.
– Что ты про Наполеона? Тогда сам вставай! Наполеон.
– Но
– Не ногУ, а нОгу!
– Все равно не мОгу. Но спину выпрямлю.
– Он откинулся на заскрипевшую спинку стула.
– Говорить образно, кратко не мешает положение тела в пространстве. Моя фамилия Ахрипов, и в следующие секунды я скажу два афоризма. Один: косноязычие не мешает мысли. И второй: вечность и Россия - близнецы. Что такое вечность - спросИте у Бога. В данном случае я не поминаю Его имя всуе. А что такое время? Время - составная часть вечности. Время - главное, чем обладает Россия. Она властна над временем, тогда как остальной мир растворяется во времени до нуля. А Россия, как уже здесь кто-то говорил, или мне приснилось, вписана в вечность, как радиус в окружность.
– А пространство?
– спросил я.
– Это для России данное, - отвечал социолог Ахрипов и снова уснул.
– А я думал - любовь - это приколы всякие, на фиг, то-сё, хохмочки, а когда сам въехал - тут вообще! Море эмоций!
– Это снова выступил Генат.
– Говорю ей: меня же клинит, вообще, на фиг, глюки всякие начались, как это? Не спал, цветы воровал, стерёг на перекрёстке, на фиг, вообще. Целый, на фиг, роман.
– Вот и этот на удочке, - показал на Гената лысый Ильич.
– Да тебе любая секретутка на три романа наплетёт одних слов. Три романа за сколько времени прочтёшь? То есть, сколько времени вычтешь из жизни? И будешь считать, что получаешь удовольствие? Это же разврат и грех - читать для удовольствия и ждать от чтения наслаждения. Вот, для иллюстрации, неокритик Вовик Бодренко читал-читал, и что? И дочитался - стал составлять списки небожителей. Кто в них не попал, теперь жалеет, что с ним не пил.
– Ильич, приставить ногу!
– скомандовал Ильичу оборонщик.
– В данный момент ты не в ту степь. Гена!
– оборонщик стал допрашивать Гената.
– Ты работал хоть один день в жизни? Ты заработал этими своими руками хоть на кусок хлеба? На ржаную корку?
– Спасибо аудитории за хороший вопрос, - насмешливо отвечал Генат.
– Отвечаю: да, работал. И ещё раз - да. Полдня. Что делал, спросите вы. Лягушачьи консервы, в смысле консервы, на фиг, из лягушек, для Франции.
– Вот именно, что Франции. Эгалите, либерте, фратерните!
– воскликнул лысый Ильич, возмущённый тем, что не оценили его высказываний о пользе и вреде чтения.
– Если дали миру такие лозунги, то и жрите лягушек. Вот это либерте и было началом конца. Лучше ужасный конец, чем ужас от либерте.
Генат возмутился:
– Будете, на фиг, слушать? Делал консервы полдня, весь переблевался и больше работы не искал, на фиг. А мне ещё врали: у тебя перспективы карьерного роста, ты только с год этих лягушек попрессуешь, а потом на повышение, перейдешь на жаб. Они же ж, французы, на фиг, и жаб обсасывают. Нет, бомжатская шамовка и то лучше.
– А на что тогда пьянствовал?
– сурово спросил оборонщик, опять выталкивая Ильича из разговора.
Генат возмутился ещё сильнее:
– Зачем же я тогда женился, а? Я не как вы, умники, фигнёй не занимался. Я не на ком-то женился, а на чём-то. Разница? Я ненавижу рестораны, сказал я, вывернув карманы. Тёща - змея исключительная. Стиральная машина у ней была первых моделей, то есть не нынешняя, раньше на цветметалле не экономили. Я культурно отвинтил чего потяжелей и - в приемный пункт. Беру пару, на фиг, бутылей. Ей же, кстати и налил. Выпила - орать. А я её ещё раньше прозвал, и прозвище прижилось, я её звал: тёща - Би-би-си. Идёт по улице, всем говорит, где что, где кто что. Где пожар, на фиг, где кто сошёлся, кто развёлся, кто от кого ушёл, кто к кому пришёл. Так и звали: тёща Би-би-си или Брехаловка, а это, на фиг, одно и то же. Дедуля, - ласково обратился он ко мне, - позволь приложиться к графинчику. Не к стаканчику, на фиг, заметь. Помрёшь, - пообещал он, - я тебя сменю.