Журнал Наш Современник 2008 #9
Шрифт:
– За того, кого нет с нами!
– воскликнул кто-то.
И все посерьёзнели вдруг, встали и, не чокаясь, выпили. Причём я невольно заметил, как они значительно переглядывались, увеличенно изображали горестное свое состояние, взглядывали на меня, потом опять друг на друга, значительно кивали головами, печально глядели на опустошенное дно посудин, садились и сокрушенно, картинно склоняли головы.
Потом, когда прошло приличное моменту молчание, гудеж продолжился. Ко мне протиснулся человек с листочком в руках. Назвался архитектором.
– Земля у тебя есть, надо строиться. Вот, смотри, я сделал почеркуш-ку. Тут полусфера,
– Для каких собраний?
– Общественных, каких же? Но договоримся, что полы я у тебя лично проверю. А то, вот случай, реставрировал дом на улице Берзарина в Москве, мне говорят: что-то в этом доме все умирают, смертность зашкаливает. Командую: "Снять паркет, поднять оргалит!". И что? Под ним мина замедленного действия - асфальт. А? Это же сгусток канцерогенности, раковая предрасположенность. Мёртвое море раньше называлось Асфальтовое. И когда стали в России делать асфальт, то звали его жидовская мостовая. Гибнем от асфальта. А не за какой-то там металл. Люди гибнут за асфальт.
Женщина затяжелела и задремала, а Аркаша неожиданно стал читать стихи. Оказалось, собственные.
– Ох, бабы, бабы, ума бы вам кабы побольше бы, бабы. Не квакали б вы как жабы, а были бы Божьи рабы.
– Аркаша, - растроганно сказал я, - я вот тоже всё думаю, если бы классицизм не был бы так консервативен, его бы не вытеснил романтизм. А романтизм нам ни к чему. Уводит от реальной жизни, воспевает вздёрнутые уздой воображения чувства.
– А ты как думал, - отвечал Аркаша.
– Как иначе - во всем борьба. Тебе в дом надо собаку обязательно. Я приведу.
Архитектора сменил скульптор, человек с ещё большей бородой. И он стал поддерживать высокую планку культурной беседы.
– Еле переждал ваши литературные бредни. Писатели так долго не уважали слово, что оно их оставило, ушло из оболочки. Но есть же и скульптура! Мне главное - объём набрать. У меня рука с одной стороны лёгкая, сама видит, могу вслепую рельеф вести, с другой тяжелая. Как? Кого слеплю, того или разоблачат, или забудут. Слепил Горбача, и что? И его тут же под зад. Борю ваял, и он быстро отрулил. Думаю, этих лепить или подождать? Но вообще они как-то сереют, мельчают. Неинтересные черепа, слабая лепка. Какая твоя инструкция?
– Творческий человек инструкций не слушает. У него свое измерение действительности. Возьми к примеру Ренессанс. Какое там Возрождение, чего врать, кто поверит? Дикое язычество античности реанимировали, труп оживляли. Ты согласен?
– Попробуй я не согласиться, - отвечал скульптор.
– Ты же начальник, значит, умный, мы обязаны руки по швам. Я вот всё пробую к Сталину подступиться. Остальных легко. Я же уже как ископаемый, ещё кукурузу успел изваять. При Никите. Он на трибуне, по трибуне стучит початком. Голова легко далась - лысый бильярдный шар. Уши прилепить - и похож. Но что? Вскоре сковырнули Никитку. Мне и заплатить не успели. С тех пор и запил. Исходное сырье пропивал. Было чего пропивать. Одной бронзы на трех президентов. Мрамору! Керамика шла на пиво, на опохмел. Не хотелось их изображать - трафаретны, какой поворот головы ни возьми, все искусственны, перед зеркалом разучены, я же вижу. Нет, не они спасатели России.
– А кто? Крестьяне?
– Скорее всего.
– Их и изображай. И рабочих.
– Их-то
– Нашел приказчика. При чем тут я?
– Как при чем?
– скульптор в недоумении смотрел на меня.
– Ладно. Завтра же тебя начну изображать и отображать, и себя заодно выражать.
– Ты ж пропил исходное сырье.
Скульптор встряхнулся и долго в меня всматривался. Что уж он смог разглядеть в табачном дыму - не знаю, но объявил:
– Дерево! Ты не для бронзы, не для гипса, не для, тем паче, мрамора. Твоя голова топора просит. Пару-тройку сеансов и - как живой. Горлона-ру, мы гонорар так обзывали - горлонар, не надо.
– Скульптор посмотрел на мою правую руку, даже взял ее в свою и повалял сбоку набок.
– Замахнёмся и на руку. У каждого пальца свой образ, свой портрет.
– Ну, подымем, - воззвал истосковавшийся по вину и вниманию Ар-каша.
– За то, чтоб крысы в подвале не плодились.
Вставший в рост мужчина в черном кителе возгласил:
– Нет, не споить врагам Россию, вина не хватит на земле!
Всем захотелось высказаться и себя представить. Оказались в застолье и агроном, и зоотехник, и военные. Громче всех был именно этот, в кителе.
– Ти-хо! Вопрос: от кого зависит наша жизнь? Конкретно. Думайте. Вам же есть чем думать, вас же, мозгачей, зачем сюда везли? Молчите? Теперь поглядите в окно.
– Все мы поглядели в темноту уже полностью оттаявших окон.
– Есть под окнами голубые каски ООН? Нет? А почему нет?
– Он так грозно обвел взглядом застолье, что мы не смели и слова молвить. После паузы прозвучало: - Докладываю на поставленные вопросы: а потому нет, что в стране есть оборона. Дошло? А в этой обороне я был, кстати, не очень лишним, но сейчас не об этом. Горько вспомнить момент истории между Мишкой Меченым и Борькой Алкашом, когда всё потащили на продажу, и измены пошли сплошь и рядом. И одна наша сволочь, это был даже полковник, продал секреты обнаружения низколетящих целей. Это - о-о-о! Бери нас голыми руками, вот как это называется. Вот такой оказался Мазепа, Петлюра, Бандера и Азеф заодно. В общем, целый поп Гапон. Н-но!
– Оборонщик поднял указательный палец, потом помахал им справа налево и обратно.
– Н-но, русский ум неустрашим. Я вас сейчас успокою.
Мы за отрезок времени замаштачили кое-чего получше. И ждем-с: летите, голубчики. Не летят. Зна-ают. Так что скажем спасибо этой продажной сволочи. Тащите, воруйте, продавайте, нам это только на пользу. Это же русские мозги, это же надо понимать, это не что-нибудь. У нас не только извилины, но ещё и в извилинах сверхизвилины.
– Скоро магазин закроется, - напомнил скульптор.
– В счет авансов, а?
– Я с ним!
– вызвался и этот высокий, в кителе. Для себя я назвал его оборонщиком.
– Бегите, - согласился я.
– Ноги в руки!
– добавил Аркаша. Он не упускал командирство. Перехватил у меня деньги, мгновенно оценил их количество, немного убавил и отдал.
– Вместе давайте. Пулей! Друг за другом следить! В магазине не пить!
Они даже и пальто не стали надевать.
– А вот и я, она самая, - раздался женский голос. Это проснулась Людмила. Она будто откуда-то вернулась, да она будто и не пила до того. Поправила прическу и с ходу включилась в наши разлохмаченные разговоры: