Журнал Наш Современник 2009 #3
Шрифт:
Пропади оно и рухни — Всё, что время ниспослало. Утром ты стоишь на кухне В настроенье "всё пропало".
Всё пропало, мой дружочек, Только нам ещё осталось: Дочки тонкий голосочек, Мировая скорбь и жалость.
Нам дают, что мы не просим: Это поле, эти реки, Этот город, эту осень — Это всё уже навеки.
И о том, как в мире жили, К небесам взойдут проворно Даже из посмертной пыли Памяти живые зёрна.
Мы
А пока летят мгновенья, Я хочу хотя б звоночек Этого стихотворенья Вытащить за позвоночник.
Из того, что солнце рухнет, Из того, что счастья мало, Из того, что ты на кухне Говоришь, что всё пропало.
Моё лицо — моя свобода Жить в недовольствии собой И сгинуть с шалостью любой В холодной яме небосвода.
В благоразумном настоящем, Где горек наш насущный хлеб, В своём горении творящем Я наг, бесправен и нелеп.
Из векового мрака вьётся Творцу послушливая нить. И как-нибудь не обойдётся. И ничего не изменить.
/Г/ГУ/
АЛЕКСАНДР МАЛИНОВСКИЙ
Английский язык в нашем седьмом классе преподавал Петр Петрович Саушкин. Вообще-то он был учителем немецкого языка, который постиг, как мог, на фронте. Пригодилось. Кроме Петра Петровича учителей иностранного языка в школе не было.
Говорили, что английский выучил он после ранения, когда лежал в госпитале. Еще говорили, что служил Саушкин в разведке и имел контузию. То, что учитель контужен, видно было сразу. У Петра Петровича постоянно тряслись руки.
асы с цепочкой он носил то в кармане пиджака, то в кармане светлой рубашки. И доставая их нетвердой рукой, всегда рисковал уронить. Все бы ничего, но он временами забывал, на каком языке говорит.
Так случилось и в этот раз. Учитель заговорил по-немецки, который половина из нас раньше учила. Но был-то урок английского.
Первым не выдержал Колька Ракитин.
— Во дядь Петя шпрехает! — громко, нисколько не стесняясь, удивился он. — А на каком языке говорить нам?
Учитель, не закончив фразу, перешел на русский:
— Ракитин, не мешай работать остальным, если тебе не интересно.
— Не… Не интересно! — звонко согласился Ракитин. — Зачем нам немецкий? Гитлер капут!
МАЛИНОВСКИЙ Александр Станиславович родился в 1944 году в селе Утёвка Нефтегорского района Самарской области.
И тут учитель, не вполне оценив характер Кольки, строго сказал, мотнув не совсем послушной рукой:
— Тогда марш из класса! Чтоб я тебя через минуту не видел! Фигляр! Лучше бы учитель не говорил последнего слова "фигляр". Да еще так
презрительно.
Кольку оно задело. Он завелся. Сначала дернулся, но тут же, овладев собой, вежливо поинтересовался:
— Какой футляр?
Раздался смех. Кажется, учитель не расслышал, что сказал Колька. Но требовательности в голосе прибавил:
— Немедленно вон из класса!
— Ага, сей момент. Ван минитс, так сказать. Только засеку времечко! Сказав так, Колька, поднявшись за партой, стал изображать, как Петр
Петрович достает часы. Медленно, подергивая кистью, занес он правую руку так, как это зачем-то делал учитель, над головой, как бы приветствуя кого-то. Потом медленно и судорожно опустил ее к подбородку и тут быстро двинул вниз, и тотчас два пальца упали в оттопыренный карман рубашки. Вскоре пальцы вернулись из кармана и явили воображаемые часы.
В классе неуверенно захихикали, озираясь то на Кольку, то на учителя.
— А где футляр? — невинным голосом спросил Ракитин.
Артистичен Колька, но уж больно беспощаден. Петр Петрович, побледнев, бросился к ученику. А тот, будто ожидая того, легко перескочил на другой ряд парт.
— Выйди, я сказал! — визгливо пронеслось уже на заднем ряду. Кольке не хотелось выходить. Но куда деваться. Он уже прыгал по пустым партам вдоль стены к раскрытому окну около учительского стола.
— Догоню, по стене размажу! — неслось ему вслед.
Последняя фраза учителя явно была преувеличением физических его возможностей. Однако преследуемый решил избежать лобового столкновения.
— Пока! — приложив ладошку к виску, спокойно произнес Колька и выпрыгнул в палисадник.
Как ни странно, учитель английского, подойдя к столу, довольно спокойно продолжил урок. Большинство же из нас сидело, опустив головы. Переживали за Петра Петровича. Но и за Кольку тоже!
В тот день случился еще один "выгон", как мы называли укоренившуюся манеру учителей выпроваживать из класса провинившихся.
Учебный наш день заканчивался географией. Ох, уж эта география!
Когда учительница географии Елизавета Кирилловна входила в класс, мне казалось, что являлась сама скука. Учительница была почти всегда в светло-коричневом строгом костюме. В белой блузке с большим отложным воротником. Глаза и волосы темные. Лицо бледное, малоподвижное. Даже не бледное лицо, а белое, без оттенков. И все непременно строгое: прическа, голос, взгляд.
И такая фамилия: Бескровная…