Журнал Наш Современник №3 (2003)
Шрифт:
Все это было и есть: и то, что “освобожденные славяне до потери личности своей заразятся европейскими формами” и должны будут пережить длинный период европеизма, прежде чем постигнут чего-либо о своем славянском значении и “особом славянском призвании в среде человечества”, и то, что станут поучать Россию...
Но это мелочи по сравнению с главным пророчеством великого ума и великой души, пророчеством, которое сопряжено с обнажающей суть, неизреченною тайной, постичь которую, может быть, и есть самое главное не только в славянстве, но и во всей современной культуре.
Ф. М. Достоевский обрисовывает цель всех этих событий: “Чтобы жить высшею жизнью...
Это сказано в XIX веке, сегодня — XXI. И перемены произошли такие масштабные, что только диву даешься. Однако перед светом русского гения даже эти перемены представляются более количественными, нежели качественными.
Ф. М. Достоевский без бахвальства и кичливости, но с глубокой тоской говорил о том, что русский дух, над “отсталостью” которого смеется Европа, уже давно прошел тот путь, по которому Европа еще и не собирается идти: “Один еще не начинает и думать, а другой уже дошел до запертой двери”.
Достоевский объясняет духовную отсталость Европы (Запада) “слепым преклонением перед формулой”, иначе говоря — излишним рационализмом, суеверным поклонением рекламируемым идеям, то есть виртуальности, о которой сегодня говорят с восторгом, не подозревая, что это саркома духа...
“Нечего нам там учиться общественным идеалам, у нас свои есть” (выделено мною. — Э. С. ).
Немцовски или хакамадски нацеленный господинчик может наброситься на Достоевского: мол, это от национализма, от непонимания богатств европейской и мировой культуры!..
Осажу господинчика и всех прочих: “Мои идеалы либеральнее ваших, я смело говорю это”. И дальше: “Перейдем теперь к общественным идеям. Их нет вовсе”.
То есть Достоевский все общественные идеи и институции относит к нравственным понятиям, и только. И это действительно так и есть...
II
Вопрос о славянской солидарности в прошлые века возникал неоднократно, преимущественно по инициативе выдающихся деятелей России. Теперь же, после развала СССР, и впрямь наступили критические времена для доктрины всеславянской взаимной поддержки . Это произошло в силу мировой победы нового Интернационала, который сумел коварно закрепиться на Западе уже не в форме “всемирной диктатуры пролетариата”, а в форме всемирного масонского государства, ради окончательного построения которого и был разрушен Советский Союз: махинации не удались изнутри, теперь их осуществляют извне, опираясь на мощнейшую тайную организацию, которая за последние два века трижды опоясала весь мир.
Как же реагирует
В результате все мероприятия тонут в странной пафосной болтовне, не имеющей никаких практических последствий.
Я не хочу бросить тень подозрения на моих коллег, но мне доподлинно известно, что некоторые западные славяне представлены в общих собраниях почти исключительно оккультистами и масонами.
Получается то, что всегда было бичом и в России, и в СССР: любое дельное предложение тут же подхватывается на ура; но не для того, чтобы его исполнить, а для того, чтобы тут же оснастить дополнительными задачами — “в развитие идеи”, отчего дельное предложение превращается в нереалистичное и завершается пустой бюрократической суетой.
На это обстоятельство сетовал еще честный, но малосведущий патриот России, мужественный Владимир Митрофанович Пуришкевич. Цитирую по тексту “Дневника” (“Как я убил Распутина”), изданного в 1924 году в Риге: “Удивительно создан средний русский человек, делающий историю России; он никогда не может добиться положительных, реальных результатов, предпринимая что-либо, ибо всего ему мало, и он вечно впадает в крайности. В России нет лучшего способа провалить какое-нибудь дело, прочно и хорошо поставленное и твердо обоснованное, как предложить нечто большее тому, что намечено к осуществлению. Толпа, и даже не простая, а интеллигентная толпа, непременно ухватится за “благодетеля”, внесшего свой корректив в разумное, осуществимое, но в сравнительно скромное предложение, и все пойдет к черту”.
Из своего многолетнего опыта могу сказать, что так называемый “патриотический лагерь”, не зная, что он весь просвечивается и контролируется, все время “перестройки” провел в бесплодных сборищах и создании все новых организаций. Собирались деньги, выпускались членские билеты, и на этом все бесславно помирало, — какое глумление “просвещенных” над “профанами”, какое торжество!
Не подвергаю суровой и беспощадной критике многочисленные “русские центры”, “славянские инициативы” и проч., и проч., чтобы прохвосты не изобразили из себя обиженных и не увели в сторону организации, которые могли бы сделать что-то позитивное для всей нашей приговоренной к бездействию общины.
Вместо этого еще процитирую В. Пуришкевича, который вместо меня обозначит главную слабость всех нынешних “общеславянских инициатив”: “Вот уж, действительно, лучшее в России гибнет от “более лучшего”. И Гракхи с первых же шагов были бы забросаны у нас каменьями (эти камни наготове у отдельных “активистов”. — Э. С. ). Стоило послушать только, что говорил сегодня (в Госдуме. — Э. С. ) ... длиннобородый А. Васильев, чтобы понять, до каких абсурдов можно довести дело, отдай мы его в руки ученым теоретикам славянофильского лагеря. Когда Васильев заговорил о будущих русских границах на Западе и стал проводить нашу с Австрией в будущем пограничную межу, и я, и многие из присутствующих буквально не могли удержаться от смеха, хотя он каждое территориальное приобретение наше старался так или иначе обосновать либо исторически, либо географически, либо этнографически.