Журнал Наш Современник №6 (2003)
Шрифт:
Но не забудем, что Иешуа в романе мастера — не Бог, но — человек. Главным героем здесь является Понтий Пилат, и во многом на остальных действующих лиц мы глядим глазами прокуратора. А Пилат не может увидеть в Иешуа Бога, только “бродячего философа”, “юного юродивого”, “врача”.
В списке драматических замыслов (датируется предположительно второй половиной 1820-х гг.) A. С. Пушкин обозначил будущее сочинение “Иисус”.
Пушкинский список был впервые опубликован в 1855 г., но два названия задуманных пьес П. В. Анненков вынужден был заменить многоточиями. Только в 1881 г. эти названия (“Павел I” и “Иисус”)
Пушкинисты строили гипотезы о содержании предполагаемой пьесы.
С. М. Бонди допускал, что пьеса об Иисусе могла быть драмой об одиночестве учителя, преданного в тяжелый момент учениками.
Ю. М. Лотман выдвигал новую оригинальную идею.
“Ключом к реконструкции замысла об Иисусе должно быть предположение о сюжетном антагонисте, которого Пушкин собирался противопоставить главному герою”.
Ю. М. Лотман приходит к выводу, что “им мог стать только Понтий Пилат”. Исследователь рассматривал замысел пьесы о Христе в идейном контексте “Египетских ночей” (1835) и “Повести из Римской жизни” (1833—1835). “Если в двух первых случаях речь шла об эксцессах власти развратной и деспотической, хорошо знакомых Пушкину по русской истории, то в Понтии Пилате на сцену выходила не личность, а принцип кесарства, не эксцесс, а идея государственности. Рассуждения о том, что следует отдать кесарю, а что — Богу, сцены разговора Иисуса с Пилатом давали исключительные идейные и драматические возможности контрастов между эпохами, культурами и характерами. Вряд ли Пушкин думал их обойти”.
В литературоведении указывалось на параллельность образов Иешуа и мастера. Каждый из них по-своему утверждает истину и принимает за это крестные муки. “Тот, кто творит, не живет без креста”, — написал М. А. Булгаков в “Музе мести” (1922).
По свидетельству очевидца, на одном из диспутов середины 1920-х гг. М. А. Булгаков говорил, что в России было “явление Льва Толстого русским читателям”.
“— Явление Христа народу! — выкрикнул кто-то из недоброжелателей Михаила Булгакова.
Булгаков ответил, что для него явление Толстого в русской литературе значит то же, что для верующего христианина евангельский рассказ о явлении Христа народу”.
В истинном художнике М. А. Булгаков видит черты Христа.
Завершая свою речь на владикавказском диспуте о Пушкине (1920), Булгаков сравнивал Пушкина с Христом. По кощунственному выражению полуграмотного хроникера, Булгаков “в последних словах сравнивает Пушкина с тем существом, которое заповедало людям: “не убий”.
Добавим, что сама накаленная обстановка владикавказского диспута, задуманного как суд и казнь над Пушкиным (его портрет устроители предпо-лагали порвать в конце), могла напомнить другой суд, другую казнь, происходившую два тысячелетия назад. Именно так, возможно, воспринимал происходившее М. А. Булгаков — оппонент агрессивно настроенного докладчика.
Наследие А. С. Пушкина, его судьба для М. А. Булгакова — символ пророческого предназначения художника.
Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
“Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей”.
Здесь уместно вспомнить слова Ф. М. Достоевского о Пушкине: “Да, в появлении его заключается
Художник булгаковских произведений призван быть пророком.
Но почти всегда у булгаковского творца возникает искушение не исполнить своего пророческого предназначения, закрыться в подвале (“Мастер и Маргарита”) или мансарде (“Театральный роман”), уйти в себя, то есть “сойти на низшую ступень”, стать “художником для себя и немногих”.
Для М. А. Булгакова символом Творца, затравленного бессмысленной толпой, был А. С. Пушкин (пьеса “Последние дни”).
Общепризнано, что одним из множества источников романа “Мастер и Маргарита” была пьеса К. Р. (К. К. Романова) “Царь Иудейский”.
Возражения встретила догадка, что М. А. Булгаков использовал “Царя Иудейского” и при работе над пьесой “Последние дни” (“Пушкин”).
Возражения сводятся к тому, что пьеса К. Р. слишком слаба, бесконфликтна и поэтому не может служить образцом для прекрасного драматурга Булгакова.
Центральным героем пьесы “Царь Иудейский” является Христос, не появляющийся на сцене. В булгаковской пьесе также отсутствует на сцене главный герой — А. С. Пушкин. Учитывая сказанное нами о соотнесении в творческом сознании Булгакова Пушкина с Христом, думается, что в замысле “Последних дней” была учтена пьеса К. Р.
Попробуем привести дополнительный аргумент.
Для М. А. Булгакова А. С. Пушкин всегда был “солнцем русской поэзии”. Слова В. Ф. Одоевского звучат в булгаковской речи на диспуте 1920 г. Образ солнца сопровождает пьесу “Последние дни” (контраст света и тьмы. Пушкина и враждебного окружения). В картине дуэли возникает багровое зимнее солнце на закате.
Солнце возникает на всем протяжении действия пьесы К. Р. и несет подобную же символическую нагрузку.
Он, Праведник, Он, посланный нам с неба,
Он, солнце истины и Божий Сын,
Повис, простертый на кресте позорном.
И вы дивитесь, что погасло солнце...
Пускай навек Твои сомкнулись очи
И плотию уснул Ты, как мертвец,
Но светит жизнь из тьмы могильной ночи,
Сияя солнцем в глубине сердец.
Он, как жених из брачного чертога,
Из гроба вышел! Радостно с небес
Сияет солнце. Будем славить Бога!
Солнце на закате, символ конца жизни, появляется в ключевые моменты действия романа “Мастер и Маргарита”. В первой главе — страшный майский вечер на Страстной неделе, когда “солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо”. В последней главе — “Мастер повернулся и указал назад, туда, где соткался в тылу недавно покинутый город с монастырскими пряничными башнями, с разбитым вдребезги солнцем в стекле”.
В “ершалаимских главах” “Мастера и Маргариты” в руки к Пилату попадает некий “черновик”, “набросок” Евангелия. Приведем сцену чтения Пилатом свитка Левия Матвея:
“...Пилат морщился и склонялся к самому пергаменту, водил пальцем по строчкам. Ему удалось все-таки разобрать, что записанное представляет собою несвязную цепь каких-то изречений, каких-то дат, хозяйственных заметок и поэтических отрывков.
Кое-что Пилат прочел: “Смерти нет... Вчера мы ели сладкие весенние баккуроты...”