Журнал Наш Современник №6 (2003)
Шрифт:
Гримасничая от напряжения, Пилат щурился, читал:
“Мы увидим чистую реку воды жизни. Человечество будет смотреть на солнце сквозь прозрачный кристалл...”.
Слова Иешуа, записанные Левием Матвеем, соотносимы со следующими изречениями из Апокалипсиса:
“И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет, уже ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло”. Эта цитата приведена в конце “Белой гвардии”, изречение дорого М. А. Булгакову с тех времен. И еще: “И показал мне чистую воду жизни, светлую,
Последняя запись напоминает строки из “Евгения Онегина”:
И даль свободного романа
Я сквозь магический кристалл
Еще не ясно различал.
“Магический кристалл” — это и душа Художника. Художник пропускает через свою живую душу события жизни героев. То, что под кристаллом понимается душа, косвенно подтверждает образное выражение (почти поэтический штамп), проскользнувшее в середине “Евгения Онегина”: “Зизи, кристалл души моей”.
У Булгакова человек будущего сквозь прозрачный кристалл смотрит на солнце. Обретя чистую душу, он способен к восприятию солнца истины.
1 июня 1824 г. В. А. Жуковский пишет А. С. Пушкину: “Обнимаю тебя за твоего Демона. К черту черта! Вот пока твой девиз. Ты создан попасть в боги — вперед. Крылья у души есть! вышины она не побоится, там настоящий ее элемент! дай свободу этим крыльям, и небо твое. Вот моя вера”.
Вероятно, М. А. Булгаков помнил об этом письме. “Крылат! Крылат!” — говорит Жуковский о Пушкине в пьесе “Последние дни”.
Стихотворение “Демон” (1823) стало критической точкой мировоззренческого кризиса А. С. Пушкина. Жуковский верит и надеется, что, изобразив “духа отрицания и сомнения”, Пушкин начинает освобождаться из-под его влияния.
Как известно, А. С. Пушкин набросал заметку “О стихотворении “Демон”, где осуждал критиков, углядевших в Демоне черты какого-то знакомого (Пушкин говорит о себе в третьем лице).
“Кажется, они неправы, по крайней мере, вижу я в “Демоне” цель иную, более нравственную.
Недаром великий Гете называет вечного врага человечества духом отрицающим. И Пушкин не хотел ли в своем демоне олицетворить сей дух отрицания или сомнения, и в сжатой картине начертал отличительные признаки и печальное влияние оного на нравственность нашего века”.
Общие мотивы “тоски внезапной”, “хандры”, “скуки” (“Мне скучно, бес”) связывают стихотворение “Демон”, первую главу “Евгения Онегина”, “Сцену из Фауста” (1825).
В последнем произведении появляется Мефистофель— гетевский “дух отрицающий”. “Печальное влияние оного на нравственность нашего века” получило воплощение в Фаусте.
А. С. Пушкин высоко ставил произведение И. В. Гете:
“Фауст” есть величайшее создание человеческого духа; он служит представителем новейшей поэзии, “точно как “Илиада” служит памятником классической древности”.
Но “в произведениях самого Пушкина встречаются лишь отдельные и случайные следы знакомства с Гете”.
“Его отрывок из “Фауста” стоит вообще под знаком Мефистофеля как главного действующего лица: в нем Пушкин еще усиливает присущие этому образу черты рассудочной критики жизненных ценностей в духе французских “вольнодумцев” XVIII в., скептического “вольтерьянства”, разоблачающего наивный и мечтательный идеализм. Этот рационалистический “Фауст”, воспитанный в умственной традиции французской буржуазной мысли XVIII в., перекликается с разочарованными и пресыщенными жизнью байроническими героями молодого Пушкина, со скучающим Онегиным и др.”.
Любовь М. А. Булгакова к “Фаусту” известна и неоспорима, писатель пронес эту любовь через всю жизнь. Упоминания о “Фаусте”, фаустовские мотивы наполняют его произведения и письма.
Эпиграф к “Мастеру и Маргарите” взят из “Фауста”. Во внешнем облике Воланда много от Мефистофеля. Само имя “Воланд”, как известно, почерпнуто из “Фауста”, этим именем однажды представился Мефистофель. Воланд соглашается с тем, что он немец по национальности, как бы признавая за немцем Гете пальму первенства в изображении дьявола.
Из “Фауста” взято имя возлюбленной мастера...
Но история любви мастера и маргариты мало похожа на соблазнение Фаустом Гретхен. История знакомства и отношения мастера с Воландом не похожи на сделку Фауста с Мефистофелем. Булгаковская героиня мало чем напоминает гетевскую (только человечностью). Да и мастер всем душевным настроем скорее противоположен энергичному, самоуверенному, целе-устремленному Фаусту.
Кажется, М. А. Булгаков из всего идейного потенциала “Фауста” выделяет только линию “зла, невольно творящего добро”.
В 1825 г. А. С. Пушкин предполагал написать драму о Фаусте в аду. “Впрочем, Фауст в аду не является темой, близкой замыслу Гете. Если праздник в аду мог бы иметь точки соприкосновения с Вальпургиевой ночью, то обозрение адских мук скорее напоминает Дантов “Ад”. Во всяком случае, тревоживший воображение Пушкина образ доктора Фауста связан лишь именем и общей сюжетной ситуацией с “Фаустом” Гете” (В. М. Жирмунский).
В стихотворных “Набросках к замыслу о Фаусте” можно найти точки сближения с эпизодами “Мастера и Маргариты”.
А. С. Пушкин предполагает описать в пьесе бал у сатаны:
— Так вот детей земных изгнанье?
Какой порядок и молчанье!
Какой огромный сводов ряд,
Но где же грешников варят?
Все тихо. — Там, гораздо дале.
— Где мы теперь? — В парадной зале.
— Сегодня бал у Сатаны —
На именины мы званы —
Смотри, как эти два бесенка
Усердно жарят поросенка,
А этот бес — как важен он,
Как чинно выметает вон