Журнал Наш Современник №8 (2004)

Журнал Наш Современник

В желании автора представить советский партийно-государственный аппарат зараженным “этнической ксенофобией” и создать впечатление, что его значительная часть исповедовала идеологию русского национально-патриотического движения (которая весьма далека от национализма), содержится весьма актуальная политическая подоплека. Таким образом, вина за крушение СССР и за все негативные последствия этой катастрофы перекладывается на “русских националистов”: ведь их сторонники были у власти. А истинные виновники спокойно отступают в тень. И даже более того. Согласно этой схеме, именно “националистическая” политика советского руководства вызвала окраинные национализмы и спровоцировала распад СССР. Последнее “умозаключение” было растиражированно на канале ТВЦ Л. Млечиным в его телепрограмме, посвященной “Русской партии” (самое любопытное, что в этой передаче ни одного имени её представителей не было названо, а сообщалось лишь о “давлении” “могущественной” “Русской партии” на Л. И. Брежнева и Ю. В. Андропова).

Кстати, практически также велась диффамация КПРФ в последнюю парламентскую

кампанию, когда коммунистов обвиняли во всех смертных грехах “Новой России” (автор отнюдь не обольщается на счет политики руко­водства КПРФ, но не об этом речь). Вопрос о том, у кого же была реальная власть, выносился за скобки, видимо, в расчете на короткую историческую и событийную память населения.

Но “человек будущего — это тот, у кого самая длинная память”. Так что поста­раемся воссоздать картину взаимоотношений русского национально-патриотического движения и власти.

Чтобы не быть голословным в развенчании концепции Митрохина, обра­тимся к материалу его исследования. Вот в качестве примера проникновения “националистов” на самые высокие посты упоминается назначение С. Г. Лапина в июле 1970 г. Председателем Гостелерадио. Лапин, по свидетельствам певца В. Мулермана, актера В. Тонкова и сотрудника ЦТ А. Лысенко, которые приводит Митрохин в качестве аргумента, был “зоологическим антисемитом” и “провел на телевидении широкомасштабную антиеврейскую чистку”. Выразилась она в снятии с эфира КВН и передачи “Теремок”1. Здравый смысл не позволяет Митрохину открытым текстом написать, что его туда продвинула “Русская партия”, потому что это было не так. Однако такой вывод сделает из контекста любой несведущий читатель. И что же? Центральное телевидение стало оплотом “консервативной революции”? С “голубых экранов” не слезали лидеры национально-патриотического движения? Да ничего подобного! В содержательной (то есть идейной) части вещательная политика не изме­нилась. Она постоянно вызывала критику со стороны национал-патриотов. В 1981 г. в знаменитом одиннадцатом номере “Нашего современника” В. Крупин в рассказе “Сороковой день” “первым из русских националистов публично выступил против вещательной политики отечественного телевиде­ния”1 и назвал ЦТ “Останкинским шприцем”. Это цитаты из той же книги Мит­рохина! Правда, здесь содержится фактическая ошибка. Впервые с “публичной критикой” вещательной политики ЦТ выступал С. Котенко на страницах “Молодой гвардии” еще в конце 1960-х начале 1970-х гг.

На самом деле идеология “аппаратчиков” уровня выше среднего звена, в лучшем случае, описывается следующим эпизодом. В 1974 г. Ю. В. Торсуев, которого Митрохин тоже записал в “националисты”, рассматривался в качестве кандидата на должность зав. сектором агитации и пропаганды ЦК КПСС. И вот что пишет по этому поводу реальный деятель национально-патриотического движения С. Н. Семанов в своем дневнике: “Все называют кандидатом на пост зав. сектором Торсуева. Он тех позиций: “я не понимаю, какая разница, кто есть кто, важно дело и пр.” Чисто капитулянтская формула: дело-то и определяется тем, кто есть кто”.

Еще пример. В. Ф. Шауро (зав. отд. культуры ЦК КПСС в 1965 — 1986 гг.) и М. В. Зимянин (зав. отд. агитации и пропаганды ЦК, а с 1976-го по 1987-й секретарь ЦК КПСС), которых Митрохин также числит в “националистах” и которые здорово мешали, правда, за некоторыми исключениями, реальным национал-патриотам, в середине 1990-х гг. через третьих лиц обратились к М. П. Лобанову и С. Ю. Куняеву со словами извинений: мол, в нашем прошлом противостоянии вы были правы.

Обратимся теперь к самим верхам, то есть к Политбюро. Ибо и там Митрохин обнаружил “русских националистов”. Так, Д. С. Полянский — “нацио­налист”, потому что однажды поддержал публикацию книги “антисемита” И. Шевцова, а белорус П. М. Машеров — “русский националист”, потому что поддержал публикацию “антисемита” В. Бегуна. В принципе, столь убогая аргументация недостойна серьезной научной работы. Но пусть. Пусть они “националисты”. Однако из этого вовсе не следует, что руководство КПСС вело “националистическую” политику, а “могущественная “Русская партия” диктовала свою волю Брежневу и Андропову.

Кажется, что данных примеров вполне достаточно, чтобы убедиться в “неконструктивности” концепции Н. А. Митрохина. На наш взгляд, при попытке оценить главную проблему советской истории в период между смертью И. В. Сталина и “перестройкой” необходимо исходить из иных принципов. После победы в войне, восстановительного периода и завоевания статуса сверхдержавы перед Советским Союзом и его руководством встала глобальная задача. Все прежние достижения опирались на ресурс тради­ционного общества — целостное восприятие мира, жертвенность, высокий уровень чувства долга, отсутствие “потребительских” запросов. Однако в результате тех самых достижений — индустриализации, урбанизации — общественные механизмы (специфические архетипы русского сознания), которые позволили “за десять лет пройти путь, который прошли западные государства за сто лет”, переставали работать. Сознание изменилось. Возникли элементы общества потребления, потребности, доселе неведомые, и неведомая доселе социальная напряженность. Хотя реальное благосос­тоя­ние населения росло (эта проблема хорошо отражена в работах С. Г. Кара-Мурзы). Поэтому необхо­димо было вслед за модернизацией материальной составляющей СССР провести своеобразную модернизацию государственной идеологии. На новом уровне ввести в эту область русскую национальную составляющую, произ­вести своеобразную рецепцию русской традиции, чтобы связать общество уже на сознательном уровне (напомним,

инструменты традиционного об­щест­ва — архетипы — действуют на уровне коллективного бессознательного — это в некотором роде “скрытая теплота патриотизма”) национально ориен­тированной идеологией и культурой, а в конечном счете — политическим само­сознанием. И тем самым придать жизни людей столь необходимый трансцендентный смысл.

Так вот, как нам представляется, по уровню осознания задачи “нацио­нальной модернизации”, назовем это так, только и можно судить об уровне “национализма” у представителей советского партийно-государственного аппарата. Его верхушка в этом смысле была безнадежна. Здесь будет уместно процитировать Р. Медведева: “...этот шовинизм (так автор называет близость к осознанию национальных задач. — К. Т. ) никогда не становился, вопреки некоторым утверждениям на Западе, ведущим идеологическим течением советского и партийного руководства. Большинство членов Политбюро руко­водст­вовалось главным образом очень догматически толкуемым “интерна­ционализмом”. Для М. А. Суслова как “главного идеолога” партии русский национализм и шовинизм были неприемлемы в первую очередь по идеологи­ческим причинам. Их противоречие марксизму-ленинизму было слишком очевидным, чтобы русский национализм был совместим с партийной идеоло­гией. При всем своем догматизме, а вероятнее даже вследствие него, Суслов пусть и не всегда решительно (ну да, мало сажали. — К. Т. ), но выступал против националистической идеологии. Эта идеология была также явно неприемлема для Брежнева, который родился и вырос в восточной части Украины в чрезвычайно многонациональной среде. Национальные проблемы очень мало волновали Брежнева, он легко сходился с представителями разных наций, его женой была еврейка, и в круг его ближайших друзей входили украинцы, молдаване, казахи, татары. Такое же интернациональное мировоззрение имел и Косыгин. Не мог похвастать “чистым” русским происхождением и Андропов...”1.

В нашей статье касаться личности Ю. В. Андропова мы не будем, благо о его роли в интересующих нас процессах уже много и подробно написано. Отошлем читателей к книге С. Н. Семанова “Андропов. 7 тайн генсека с Лубянки”.

Конечно, в реальной жизни советское политическое руководство исполь­зовало в политической борьбе столь мощный фактор, как “русский национа­лизм” (чтобы не перегружать текст, будем пользоваться этим термином). А этим в свою очередь, как могло, пользовалось национально-патриотическое движение. Так, например, Н. С. Хрущев вскоре после прихода к власти создал Бюро по РСФСР при ЦК КПСС и газету “Советская Россия” (то eсть органы, призванные обслуживать специфически российские интересы), что, по мнению американского исследователя проблемы Дж. Данлопа, “активизи­ровало сторонников “русского национализма”2. Таким образом он стремился привлечь национально ориентированную часть общества и укрепить свои позиции, создать образ “русского мужика” в противовес “кавказцу” Сталину. Но, с другой стороны, он же устроил погром Православия в 1958 — 1964 гг., грозился показать последнего попа по телевизору, при нем беспощадно уничто­жались исторические и культурные памятники. После резких хрущев­ских метаний, в брежневское время в отношениях с интеллигенцией утвер­дилась так называемая “политика качелей”, то есть попеременное поощрение или же, наоборот, порицание прозападной или же патриотической части интеллигенции. Благодаря ей национал-патриотам удалось многое сделать. Однако в долгосрочной перспективе советское руководство неумолимо склонялось к конвергенции с западным миром. И вот почему.

Во-первых, в рядах того же партийно-государственного аппарата существовала значительная и весьма влиятельная “либеральная партия”. Н. А. Митрохин в своей книге весьма скупо пишет о ее влиянии на внутреннюю и внешнюю политику страны. А ведь “либералы” занимали весьма видные посты: Г. Цуканов — руководитель секретариата Л. Брежнева, А. Александров-Агентов — его же помощник по международным делам, кандидат в члены Политбюро; Б. Пономарев — секретарь ЦК КПСС, руководитель между­народного отдела ЦК. А за ними армия советников и “спичрайтеров” Брежнева и Андропова, выученики коминтерновца О. Куусинена А. Арбатов, А. Бовин, Ф. Бурлацкий, Г. Шахназаров и др. Секретари ЦК ВЛКСМ Л. Карпинский, Б. Панкин, Б. Пастухов. Зам. зав. отделом культуры ЦК КПСС И. Черноуцан — выпускник ИФЛИ, связанный со всей прозападной интеллигенцией. Зам. зав. отделом агитации и пропаганды ЦК КПСС А. Яковлев. И это только наиболее заметные фигуры.

Во-вторых, руководители Политбюро в рамках внутипартийной борьбы за власть сделали все, чтобы не допустить до рычагов реальной власти национально мыслящих сотрудников ЦК. И дело не в том, что эти люди были пресловутыми “русскими националистами”, а в том, что они могли опереться на национально-патриотическое движение и его идеологию в ходе борьбы за власть, что в перспективе могло стать опасным для высшего руководства. Так, Ю. С. Мелентьев, занимавший пост зам. зав. отделом культуры ЦК КПСС, после беседы с Л. И. Брежневым в 1970 г., во время которой он пытался защитить журнал “Молодая гвардия” и объяснить генсеку необходимость патриотического поворота в политике, был выгнан из ЦК и навечно осел в провинциальном Минкультуры РСФСР. В. Н. Ягодкин, секретарь МГК КПСС по идеологии, после первой же попытки опереться на национально-патриотическое движение очутился в далеком от политической “передовой” Министерстве высшего образования. А пионером на этом пути был еще С. П. Павлов, которого при первых же попытках проявления самостоятель­ности отправили сначала командовать Спорткомитетом, а потом посольством в Монголию. Можно привести и другие примеры.