Журнал «Парус» №88, 2021 г.
Шрифт:
– Да ну, – не поверил Серега, – что это за колеса такие на военных складах… Гонишь, поди?
– Ну, если не надо, давай обратно, – обиделся часовой, – самому пригодятся.
Серега не отдал – и часовой, для приличия побухтев, продолжил рассказ:
– Говорю тебе, специальные таблетки. Вот идешь ты, скажем, в атаку, с автоматом наперевес. Знамя, все дела, ленты пулеметные крест-накрест, как у революционного матроса, «ура» кричишь, буром прешь на врага…
Пока часовой разворачивал в своих фантазиях безумную картину наступления, наблюдательный Курманаев понял, что таблетки на самом деле действуют, а инструкция не применять их на посту
Тот, между тем, продолжал:
– И тут – бац!.. ты на мину наступаешь. Ноги нет, ясное дело. И яйца до земли висят. А товарищи твои прут в атаку, им не до тебя, летать-колотить. Им надо врага в бегство обратить, догнать его, в паштет его измельчить!..
Курманаев убедился, что таблетки имеют очень даже позитивный эффект и что часовой реально гонит.
– Ты, это, – обратился он к часовому, – давай про колеса рассказывай.
Часовой продолжил:
– Ну, короче не до тебя пацанам, они в наступлении. А тебе чё делать? Ну, что ты обгадился – это вопрос решенный. Лежишь ты, значит, в чистом поле, осколки над тобой летают, пули воют, ногу твою вместе с сапогом за километр от линии фронта закинуло. Кровища из тебя хлещет фонтаном. В общем, один сплошной облом. И чё тебе делать?
– И чё мне делать? – озадачился порядком пригруженный Курманаев.
– А вот тут-то эти колесики и сыграют добрую службу. Глотаешь ты пару таких таблеточек – и сразу перед твоими глазами всплывает плакат из класса в учебке. Делаешь себе перевязку, культю жгутом перехватываешь, чтоб кровь не терять, бинтуешься, а все остальное, что оторвало, кладешь в карман, пригодится еще. Тут самое главное, что таблетки блокируют болевые центры и нервные окончания. То есть тебе реально не больно.и ваще всё пофигу. Лежишь ты себе на поле боя спокойно, не психуешь, дожидаешься, когда тебя сестрички из медсанбата на носилках вынесут…
– Ну, а мне-то сейчас чё? Предлагаешь этих колес сожрать полкоробки и забить на службу, что ли, до самого ДМБ? – не унимался Серега.
Часовой тяжело вздохнул.
– Ну, пацаны… Вам, видать, там на самом деле уставом все мозги повышибало. Я тебе говорю: две схаваешь – это мультики! А если одну схаваешь и кипятком запьешь – конкретно срубает в сон, как с пачки валерьянки. Ты растолки и подсыпь начкару в чай!
Глаза Курманаева хищно загорелись.
2.
Начальник караула, майор Потапенко, являл собою яркий образец служаки-офицера, исполнительного, старательного и тупого. Имея, по выслуге, майорское звание, он не продвинулся далеко в должности, поскольку не мог решать сложные системные вопросы, но азы службы усвоил хорошо. Его тупость и ретивость, его желание буквально по пунктам следовать уставу, исполняя все положения даже вопреки логике и здравому смыслу, были настоящим бичом для солдат.
При этом он не был ни садистом, ни садомазохистом, наслаждения от своих действий по службе не испытывал. Но никогда и не рассуждал по поводу сделанного. Надо – значит надо. Так велит устав.
Должность Потап занимал скромную, был заместителем командира роты. Караул, вотчину молодых лейтенантов, он считал обыкновенной военной лямкой, нисколько не помышляя о выполнении обязанностей, более приставших его званию.
Когда ему присвоили звание майора, командир части был в крайнем недоумении: как же это допустили? Поговаривали, он устроил большой разнос начальнику строевой части по поводу того, что тот вовремя не притормозил Потапенко. Командир пыхтел,
– Ему же теперь под звание должность надо, а куда я эти сто двадцать килограмм с гирей вместо головы пристрою? Ты что – не мог дождаться моего перевода? Тогда бы и творил, что хочешь!
Кадровик оправдывался:
– Вы же сами подписали представление к 23 февраля…
– Мало я бумаг подписываю? Смотри, Потапенко этот будет на твоей совести!
В итоге Потап остался служить в должности, на которой и капитаны-то считают, что она им маловата.
В караульном помещении при Потапенко царила хирургическая чистота, а в порядке несения службы – жесточайший, незнакомый даже педантичным немцам регламент. Положения устава караульной службы при нем соблюдались неукоснительно. Потап лично, вместе с разводящим проверял каждую смену, каждую печать на охраняемых складах, каждый подсумок каждого часового. И если в подсумке обнаруживались сигареты или иные запрещенные на посту вещи – заносил обнаруженное в журнал, нисколько не заботясь о том, был ли подчиненный из его роты, либо из чужого подразделения. Устав есть устав.
Ночью он мог запросто пойти по постам, без разводящего и без фонаря, а после окрика часового «Стой, кто идет?» норовил спрятаться за угол. Так, выдавая себя за нарушителя, он проверял порядок действий постовых. Конечно, легко мог при этом схлопотать и пулю, но был уверен, что именно так и стоит проверять бдительность на посту.
Все, от солдата, до командира части ставили ему один диагноз – долбонавт.
Подсыпая Потапу в кисель порошок, полученный в результате измельчения одной из чудесных таблеток, сержант Курманаев лукаво ухмылялся, предвкушая удачный караул.
И напрасно. Серегиным видам на спокойное несение службы не суждено было исполниться. Попав в здоровый, не загаженный никакими стимуляторами организм майора (тот не пил и не курил), снадобье произвело совершенно иной эффект.
Потапенко не заснул. И даже его тяга к порядку и выполнению предписаний устава никуда не улетучилась. Но зато она приняла иные формы. Если раньше майор нес службу как набравший ход скакун, несущийся вперед не разбирая дороги и не замечающий препятствий, то теперь он начал вести себя как молодой необъезженный жеребец.
Что делает напоенное росой и опьяненное свежим воздухом молодое животное? Оно удивленно и радостно открывает новые возможности своего тела – внезапно взбрыкивает, прыгает козленком, вдруг отскакивает, на манер африканской газели, резко вбок, а затем припадает на передние ноги.
Его восхищает полет бабочки – и оно пускается за ней вдогонку, пытаясь повторить причудливый танец насекомого, его пугает прожужжавший над ухом шмель – и тогда животное начинает носиться полукругами, вдруг останавливаясь и увлекаясь колыханием травы.
Стремглав сорвавшись, мчится оно, раздув грудь на встречный ветер, словно предлагая тому помериться силою в бесшабашной схватке. Опять замирает и напряженно стрижет ушами. В одну секунду взрывается и вертится вокруг себя, пытаясь достать зубами хвост. Валится на траву и, ужаленное пронзившей мышцу судорогой, вскакивает в дыбы. Ржет, опрокидывается на спину, опять вскакивает, лягается задними ногами и вдруг начинает смиренно есть травку.
Буйная, неисчерпаемая энергия животного ищет выход в физических упражнениях: тело его пытается подчинить себе гудящую в нем силу, и в этом противоборстве рождается совершенство красивейшего создания природы.