Журнал «Парус» №88, 2021 г.
Шрифт:
Та, потрясенная увиденным, смотрела на нашего учителя покоренными и послушными глазами. Но как же мы, мальчишки, смотрели тогда на него! Это было признание. Полнейшее, окончательное, – такое, которое случается однажды и на всю жизнь.
Никто уже больше – никто и никогда! – не сможет мне доказать, что борьба, моя родная классика – не победоноснее любого из известных человечеству единоборств. Нет, разумом-то я буду сознавать, что это, может быть, и не так. Но душу, столь впечатленную однажды… ее не переубедить.
Гости,
– Слава, а нам приемчики покажешь?..
Алексей РАЧУНЬ. Старший сержант и другие. Отрывок из повести «Подсолнух».
– Видел, какой подсолнух вырос? – спросил Гоблин.
– Так точно, товарищ полковник. Яркий, как у Ван Гога.
– У кого? – опешил Гоблин, – это с полкового КПП который, что ли? Где у них там подсолнух? Я не видел.
– Никак нет, товарищ полковник. Ван Гог – это художник. Он очень любил рисовать подсолнухи, – объяснил Тихон. И, чуть помолчав, добавил:– Он их полюбил, после того как с ума сошел и ухо себе отрезал.
– Короче, – поперхнулся Гоблин, – подсолнух беречь как боевое знамя. Не то вместо уха причиндалами своими пожертвуешь. И будешь мне после кичи еще один такой же рисовать, художник. На этом же самом месте. Ясно?
– Так точно, товарищ полковник.
Гоблин начал подниматься по штабной лестнице. Уже через полминуты со второго этажа послышался его гавкающий голос. Он воспитывал кого-то из офицеров.
– Товарищ майор, почему у вас ботинки неуставные?
– Жарко, товарищ полковник, к тому же они черного цвета, как и форменные.
–Я вас спрашиваю, почему вы нарушаете устав?
– Виноват, товарищ полковник.
– Идите домой, переобуйтесь.
– Есть.
– И не забудьте мне напомнить, чтобы я распорядился о внесении вас вне очереди в наряд на ближайший праздник.
В штабе части N начиналось обычное утро.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1.
Тихон Радкевич, дежурный по штабу из числа сержантов-срочников, отдав посыльным распоряжения по уборке, вышел на улицу. Командир, замы, начальник штаба полковник Соскин (тот самый Гоблин) были уже встречены, рапорты произнесены, но список заступающих в наряды и караулы офицеров еще не передан. Наступало то недолгое время в беспокойном распорядке дежурного, когда можно было спокойно покурить и посидеть на скамейке за штабом. В общем, погаситься.
Подсолнух рос в палисаднике, слева от главного входа в штаб. Его крепкий полутораметровый стебель, по-военному прямой и строгий, венчала блинообразная серо-черная морда, а ту обрамляла желтая грива крупных лепестков. Издали подсолнух походил на зажженную конфорку газовой плиты, косо прилепленную к торчащему из земли шлангу. Цветок, как заправский ПВОшник,
«Цветок… Это для гражданских он – объект восхищения. А для военных – лишняя головная боль. Как я мог его прохлопать? – досадовал Тихон. – Как пропустил? Почему на корню не изничтожил? И почему он, гад, вообще так вольготно раскинулся на вполне себе уставной клумбе? Теперь вот следи за ним…»
Тихон опасливо выглянул из-за угла штаба. Подсолнух торчал на клумбе. Понятно: резать его возле штаба – дураков нет. Тем более, днем. В части каждый знает, кто такой полковник Соскин, знает, что без его ведома тут не то что подсолнух, василек расти не будет. Значит, подсолнух растет санкционированно, и нечего на него покушаться. Да и невелика добыча, чтобы осложнять и без того суетную армейскую жизнь.
Да, но это днем… А если ночью?
Ночью желающих досадить ненавидимому всеми Гоблину всегда было более чем достаточно – в основном из числа гуляющих в соседнем «Залёте» офицеров. Но подсолнух, как назло, рос прямо у окна, за которым круглосуточно бодрствовал оперативный дежурный. Только самый отчаянный ловкач мог отважиться на опасный ночной трюк. Тем более что «опер» наверняка тоже получил от Гоблина соответствующие указания и будет глядеть в оба.
Строго говоря, до наступающей ночи Тишке совсем не было дела. Его наряд заканчивался сразу после развода, в 19.00. После этого следовала формальная сдача инвентаря, территории и учет недостатков.
Недостатки были одними и теми же: перегоревшая лампочка в кладовке, скол на писсуаре, трещина на стекле в приемной командира, неопечатанный «черный ход» и прочая мелочь. После подписания стандартного и от веку никем не перечитываемого рапорта приема-передачи дежурства следовал короткий доклад «оперу».
И – в казарму, отдыхать и отсыпаться. Недолгие, зыбкие радости в суетной службе сержанта учебки.
– Дежурный! – из раскрытого окна высунулся старший помощник начштаба подполковник Марконин, – зайди ко мне за книгой нарядов!
Марконин, на первый взгляд казавшийся сухим, как гриб и строгим, как топор, был, в сущности, неплохим мужиком. Свои хорошие качества он тщательно скрывал. Несмотря на напускную его строгость, подполковника в части любили. Косвенно эта любовь выражалась в том, что Марконин имел сразу два прозвища – и прозвища эти, несмотря на ироничность, были добрыми и необидными.
Первое, более употребляемое, было – «Радионяня», по названию известной детской радиопередачи. Оно произросло от фамилии офицера, созвучной с фамилией знаменитого изобретателя радио Маркони. А «няня» добавилась к радио уже потом, намекая на назидательные педагогические нотки, с которыми Марконин обычно обращался к подчиненным.