Журнал «Рассказы». Маска страха

Кабир Максим

– Не хочу, – надулся мокрый Ваня.

Покупался он в море, и море было чудесным. Родители устроили фотосессию, Лиска сделала сотню однотипных селфи и загрузила десяток в Инстаграм. Пиратский фрегат с Веселым Роджером причалил в гавань, Ваня просился поплавать на нем, но папа сослался на экономию. Не сдался папа и под напором зазывал, которые за руки утягивали прохожих в бесчисленные рестораны, оккупировавшие набережную. Ужинали в «Тавросе». Дядя Мышь шастал по столовой, щурился и морщил нос, словно вынюхивал нарушителей.

Ваня проснулся ночью

от ужасного шума. Это цикады устроили за окнами концерт. На соседней койке посапывала Лиска. Ваня сунул голову под подушку, но это не помогло. Скрипучая, какая-то пустотелая песнь цикад заполнила черепную коробку и вымела остатки сонливости. Оркестр под управлением незримого дирижера взметался до крещендо, чтобы распасться на дробные вокализы, дать надежду на затихание и вновь громыхнуть залпом цвириньканья. Ваня дотянулся до телефона и выяснил, что выглядят певчие цикады страшновато. Он встал и поплелся к балкону – закрыть дверь. Родители не разрешали спать с включенным кондиционером из-за того, что Лиска вечно простуживалась, но лучше уж духота, чем эта какофония. Ваня взялся за дверную ручку и остолбенел.

Луна и фонари заливали светом двор. Даже самые беспокойные и загульные постояльцы ушли в номера. Бар закрыт роллетами, шезлонги сдвинуты, убраны столы.

Дядя Мышь бежал вдоль бассейна. Он согнулся в три погибели, как бабушка, когда у той стреляла спина. Руки почти волочились по полу. Ваня прижался к балясинам и затаил дыхание, словно опасаясь быть обнаруженным. Цикады шумели в кронах деревьев. А Дядя Мышь гнался за крысой. С балкона, с высоты четвертого этажа Ваня разглядел черного грызуна, улепетывающего по плитке.

«Спасайся!» – подумал Ваня.

Дядя Мышь схватил крысу голой рукой и резко выпрямился. Живое существо извивалось в его пальцах. А через миг живое существо стало мертвым существом. Дядя Мышь сжал кулак, и фантазия Вани озвучила сюрреалистичную сцену хрустом косточек, который Ваня, конечно, не мог услышать.

С дохлой крысой в горсти Дядя Мышь посеменил к отелю. Оранжевые отсветы плясали на плексигласовом забрале.

Родители не поверили Ване.

– Что за ужасы ты рассказываешь! Тебе приснилось!

– Нет же!

– Хватит, Иван! – отрезал папа. – Тебе тринадцать, а не пять!

В пять лет, как вспоминали родители, Ваня нафантазировал огромного паука, якобы обитающего под кроватью.

– Я тебе верю, – шепнула за завтраком Лиска. Ваня посмотрел на нее с благодарностью. – Странно, что Дядя Мышь ту крысу не слопал, а так унес.

– Может, в норе своей слопал, – предположил Ваня, и холодок защекотал позвоночник.

Старший менеджер следил за тем, как люди набирают еду. Вдруг он вскинулся и бросился через зал – к миловидной девушке, попытавшейся вынести из столовой кусок арбуза. Дядя Мышь больше не казался Ване комичным с этими высоко натянутыми штанами и залысиной. Талдыча «not good», он указывал то на арбуз, то на дурацкие таблички. «Что такого, – подумал Ваня, – съесть арбуз у бассейна?»

Молодежь –

голосистые немцы-старшеклассники – заслонили менеджера и девушку. Когда они прошли, Ваня увидел, что девушка удаляется не солоно хлебавши, а Дядя Мышь сжимает отвоеванный арбуз. Смотрит на него и всем видом мурлычет: «моя прелесть».

В море Ваня представлял нору менеджера. В ней висят портреты предков, которые, естественно, тоже были менеджерами. За стеклом – засушенная крыса, кусочек арбуза, полотенца. Дядя Мышь в кресле листает громадную книгу, озаглавленную: «Правила отеля».

Весь день Тереховы курсировали между пляжем и «Тавросом». Мама вздыхала, что с такими обедами потолстеет на десять кило. Папа глотал пиво и благостно улыбался. Лиска снимала ролики для Тик-Тока. А Ваня наблюдал за Дядей Мышью. Как тот спешно перекусывает, уединившись под лестницей, но не забывает посматривать на постояльцев. Как мечется из столовой к бассейну и обратно. Как отчитывает подчиненных и как подчиненные, когда он отворачивается, устало закатывают глаза. Среди нарушений, предотвращенных Дядей Мышью, была попытка искупаться в шортах и попытка взять на баре два коктейля в одни руки. Причем даже татуированный бармен показал в спину Дяди Мыши язык. Никто не любил этого помешанного на правилах суетливого человечка.

А вечером Дядя Мышь повздорил с Ваниным папой. Бар закрывался в одиннадцать, папа решил запастись алкоголем. Он припрятывал стаканы с джин-тоником под стол. Хитро, но не настолько, чтобы провести Дядю Мышь. Ваня не удивился, заметив менеджера, спешащего к их семейству. Руки Дяди Мыши были прижаты к туловищу, а ноздри раздувались.

– Not good! One person – one serving!

– Тебе-то какое дело, гестаповец?

Ваня не знал, кто такой гестаповец. Он радовался, что папа теперь тоже не любит Дядю Мышь. А еще он помнил, какими цепкими были пальцы менеджера, сжимающие арбуз. И как красный сок тек по запястью…

Папа возмущался, но Дядя Мышь долдонил про правила и таки победил. Он отобрал лишние стаканчики и под папины сердитые выкрики выбросил их в урну.

– Вы за Гитлера воевали! – рычал папа. Мама гладила его по плечу. Дядя Мышь, гордо вскинув голову, потопал к отелю, а затем побежал, видимо заметив или унюхав кого-то, нарушающего правила.

– Не воевали греки за Гитлера, – сказал Ваня, погуглив.

– Помолчи, – шикнула мама.

На следующий день папа бросил Дяде Мыше сквозь стиснутые зубы, будто проклятие:

– Фо зиро севен!

Но после завтрака Тереховы поехали на экскурсию и про вредного менеджера забыли. Вернулись поздно – ужин кончился, и родители расщедрились на ресторан. Мама и Лиска надели красивые платья, все смеялись и фотографировались, художник у античного фонтана нарисовал портрет Лиски.

Курортный городок кишел цыганскими детьми. Они клянчили евроценты или втюхивали иностранцам бисерные украшения, воздушные шарики и прочую мелочь. Раньше Лиска пугала брата, что родители продадут его в табор.