Журнал Виктора Франкенштейна
Шрифт:
Глазам ее понадобилось мгновение, чтобы привыкнуть ко мраку; и все-таки она меня увидела. Подобного выражения ужаса и страха мне не доводилось наблюдать ни на чьем лице никогда. Издавши невнятный звук, она упала на пол сарая. Отец окликнул ее по имени — звали ее Джейн — и бросился к ней. Он тотчас же заметил меня.
«Господи помилуй! Что это такое?!»
Выражения смятения и ужаса на лице его мне никогда не забыть.
Он поднял дочь на руки и стремглав кинулся в поля — страх придал ему силы. Они бежали от меня, словно гнушаясь мною. Я, считавший себя достойным человеческого общества, был для них существом жутким, кошмарным. Подошедши к месту, где она упала, я с силою топнул оземь; вслед за тем я упал на колени и замолотил по земле кулаками. Возможно, я завыл
Не знаю, долго ли я пребывал в этом состоянии полнейшего отчаяния. Я понял тогда, что уповать на человеческое сочувствие мне не придется никогда, хоть я и не причинил вреда ни одному созданию на земле, даже самому крохотному. Разве нанес я кому обиду? Так я сидел, покинутый всеми, пока меня не поднял шум лошадей и голосов. Слух у меня сверхъестественно тонкий — вам это наверняка известно, — они были еще далеко, однако шум становился все ближе.
Когда они приблизились, я почувствовал, что лошади беспокоятся, и бежал из сарая, будто совершивший некое огромное, чудовищное преступление. Дабы они не увидали меня с дороги, я пустился в бегство по угодьям, лежавшим за домом, и спрятался в русле пересохшего ручейка. В тот момент я презирал все живое — все мертвое. Дрожа, оставался я сидеть в своем укрытии. Я мог бы выйти всем им, людям и лошадям, навстречу, но не в состоянии был еще раз лицезреть выражение ужаса, что вызывал у других. Они приблизились к дому — ввосьмером, трое с мушкетами; среди них был и сам хозяин. Он указал на сарай, где прятался я. Один из них прокричал что-то — предупреждение ли, угрозу ли, — и они с взведенными ружьями очень медленно подошли к постройке. Меня там, разумеется, обнаружить им не удалось. Тогда они повернули назад и направились к дому; окружили его, и хозяин вошел внутрь, но через несколько секунд появился снова. Видно было, как они спорят меж собою. Через пару минут, разбившись по двое, они двинулись осматривать местность вокруг. Я опустился на дно сухого русла, чтобы не возвышаться над уровнем плоского ландшафта. Двое из них оказались совсем вблизи меня. Я услыхал, как они говорят. Один из них воскликнул что-то касательно «диавола» или «монстра». Упоминались древние местные легенды и присутствие некоего существа, называемого ими Молдуорком. Однако познания их, очевидно, были слабы и неточны. Они миновали мое укрытие и вновь соединились с остальными подле дома. Посовещавшись меж собою, все они отправились прочь.
Я дождался наступления темноты и вернулся. Стыд и смятение мои опять уступили место гневу. Разве заслуживаю я, чтоб меня называли диаволом, монстром? Я двигаюсь, я существую, я шевелюсь в своей темнице.
Набравши поленьев и сучьев, я соорудил из них внутри домишка высокую гору. Донесшийся с моря свирепый ветер разогнал облака, скрывавшие звезды. Он наполнил меня решимостью, и я поджег сухие ветви дерева. В неутолимой ярости своей я принялся плясать вокруг дома, не сводя глаз с огромного диска луны на западном горизонте. Затем, с громким торжествующим криком, я поднес огонь к жилищу Вскоре ветер подхватил пламя; под конец оно охватило весь дом, и за краткое время он превратился в дымящиеся развалины. Я достиг своей цели.
Я вернулся внутрь остова, лег на почерневший пол и уснул. Проснулся я со свежими силами — да, этим ощущением я обязан вам. Под воздействием тепла, в любой его форме, я восстанавливаюсь и оживаю. Я успел научиться предсказывать грозу и молнию. Я догадываюсь, что они близко, по запаху, наполняющему мои ноздри, и все существо мое возбуждается при их приближении. Вспышка молнии придает мне сил. Изучивши ваши записи о процессе моего перерождения, я понял причину этого. Вы проникли в тайну электрических основ человеческого тела, и власть их я могу засвидетельствовать. Я искал общества молнии и грома и радовался грозам, бушевавшим над устьем. Некий важнейший закон, что управляет этими силами, вызывает к жизни бесконечность.
Читая ваши записи, я, кроме прочего, целиком захвачен был рассказом о том, как меня
В этом обличье я и отправился как-то вечером в Смитфилд и спросил дорогу к больнице. Вы ведь хорошо знаете эти места? Паб стоял в паре ярдов от входа, и стоило мне приблизиться, как изнутри до меня донесся хаос голосов и ругательств. Итак, я стал ждать на углу, у самого входа. Ждал я троих. Той ночью шел дождь, но холодные капли меня едва касались. Я мощный источник энергии, потому вода тут же испарялась. Мимо меня торопливо проходили многие, но ни один из них на меня не взглянул. Темного незнакомца в темную ночь следует избегать.
Люди часто заходили в трактир и выходили, однако появлялись они поодиночке или же попарно. Одни, пошатываясь, брели в ночь, другие надвигали шляпу от дождя, третьи бежали по булыжной мостовой Смитфилда. Я был до того сосредоточен на своей цели, что ожидание меня не утомляло. Наконец в ночь вышли трое. Один из них сильно пнул своего спутника, словно тот был его собакою. Тут я понял, что это и есть те трое, кого я искал. Я последовал за ними по небольшой дороге, держась на расстоянии; свернувши за угол, они остановились и завели яростный спор, касавшийся раздела денег. Это, несомненно, была выручка от одного из их кладбищенских ограблений. Я прислонился к стене с другой стороны и очень тихо заговорил:
«Джентльмены, где моя сестра?»
«Кто это?»
«Один из ваших друзей. Спрошу заново: где моя сестра?»
Тут я вышел из-за угла и предстал перед ними.
Мне кажется, у одного из них возник проблеск узнавания.
«Ты что еще за птица такая?»
«Вам это превосходно известно». — Я размотал платок и показал им лицо.
Один из них закричал и во весь опор пустился бежать по переулку. Но не успел он отдалиться, как я крепко схватил его за руку.
«Как видите, — сказал я, — мертвые умеют двигаться весьма быстро. Ну, так где же моя сестра?»
Один из них, самый старший, находился в состоянии испуга до того сильного, что не мог говорить. Другой уставился на меня с выражением крайней тревоги. Я грубо встряхнул его — полагаю, я сломал ему руку; он издал вопль.
«Это не самое страшное из ранений, которое я вам нанесу, коли вы не сообщите мне местонахождение моей сестры. Вы наверняка его помните. Вы забрали оттуда мое тело и переправили по воде к мистеру Франкенштейну. Вы продали меня за гинеи. Где она?»
«У Брокен-док, в Бермондси. — Казалось, он не может продолжать от растерянности или же от страха; тут я встряхнул его снова. — Живет она в последнем доме слева, если от реки подойти. На третьем этаже. Игрушки делает.»
«Как ее имя?»
«Энни. Энни Кит».
Я еще крепче сжал его руку, и он опять завопил от боли.
«А мое?»
«Джек».
Разжавши руку, я отпустил его. Его спутники, смекнув, что свободны, повернулись и пустились бежать по переулку. Я постоял мгновение, наблюдая, как они спасаются бегством, а после обвязал лицо платком и возвратился в Смитфилд.
Словно некое отдаленное эхо, вспомнилось мне это имя — Джек Кит. Оно как будто бы открылось мне в низких раскатах грома или же в кратчайшей вспышке молнии — до того мимолетно, до того внезапно, что едва запечатлелось в моем сознании. Имя это всецело принадлежало прошлому.