Журнал «Вокруг Света» №01 за 1979 год
Шрифт:
— Когда на него садится весь затянутый в свои жилеты Куузик, он звенит, как консервная банка, — сказал Юри и остановился.
Юри посмотрел по сторонам, и я тоже поискал глазами меж деревьями статного фельдшера, — хотелось увидеть, как же он одет на лесной прогулке.
— Тебе ничего не послышалось? — спросил Юри, прислушиваясь к лесу.
Сверху доносился лишь шелестящий шум моря и ветра.
— Нет, — сказал я и в то же самое
Мы вошли в лес и пошли по плотной траве, так густо усеянной спелой брусникой, что с трудом выбирали, куда бы ступить. Мы не заметили, как отдалились от звука. Остановились. Тишина. Сделали шаг-второй и снова прислушались. Пошли тихо, будто боялись спугнуть кого-то. И вдруг совсем рядом над головой опять услышали этот пружинящий близкий скрип: мы набрели на сломленную ветром молодую сосну. Видно было, что она в падении легла на стоящее рядом более сильное дерево, и теперь на ветру они раскачивались вместе...
— Не может быть, чтобы это осталось после урагана, — бормотал Юри себе под нос, рассматривая дерево на сломе. — Рана свежая...
Когда мы вышли на дорогу, Юри сказал:
— Несколько лет назад на остров ночью налетел ураган... Кажется, было это поздней осенью, для Балтики самое неспокойное время. Снесло крышу у Веттика Хейно, а у него старушка мать. Полил сильный дождь со снежным зарядом. Хейно прикрыл мать плащ-палаткой, но ее срывал ветер... Люди утром не узнавали свои дворы: ведра, корыта — все было раскидано. Потом некоторые находили свои вещи далеко от дома, в лесу.
Леса повалил ураган много, особенно в северо-восточной части острова. Правда, сломленный лес быстро убрали... Больно было смотреть. Тогда-то Хейно согласился принять маяк у старого маячника и переселился к нему... Никто до сих пор не знает, какая была сила ветра. Стрелка прибора остановилась на пределе. Дома шатались...
Хейно Веттика я впервые увидел вчера на пирсе, когда на остров пришла за скотом баржа из Пярну. Хейно с Юри осматривали доставленную на барже красную с белыми полосами пожарную машину. Маячник был человеком нерослым, с выцветшими словно от долгого глядения в море глазами.
Обратив внимание на его бушлат с разными пуговицами — морскими, армейскими и даже старинными, с гербом и драконом, я спросил его:
— На флоте служили?
— Нет, — ответил он. — Бушлат море выкинуло.
Он снова стал осматривать машину, а Юри, разматывая шланг, сказал вдруг:
— Вообще-то у нас даже старики не вспомнят, когда на острове был пожар...
— Машина положена по инвентарному списку, — сухо заметил Хейно, — у нас все должно быть как на материке. Хорошо, что теперь у меня есть помощник, — это он уже обращался ко мне. — Одному мне с этой техникой не управиться.
Осмотрев и проверив комплектность деталей, Хейно посадил нас в пожарную машину, и мы с колокольным звоном подъехали к усадьбе маяка. Дом был большой, свежевыкрашенный в коричневатый цвет. За ним на холме высилась красная стальная колонна маяка. От ворот к дому вела бетонная дорожка,
Хейно не торопился вылезать из кабины и, прислушиваясь к работе мотора, говорил мне, что эта усадьба построена в 1855 году и что раньше, в царское время, в этом доме была казарма. А начальник маяка был самым главным человеком на острове, и солдаты — их было три-четыре человека — работали на него: убирали дом, двор, готовили дрова. Вот как раз отец Нормана и нес службу в этом доме.
Выключив мотор, Хейно пригласил подняться на маяк.
Над тяжелыми стальными дверями маяка бронзовая мемориальная доска: «Маяк Рухну. В ознаменование 100-летия со дня постройки. 1877—1977 гг.».
— Как видите, вся колонна клепаная, — сказал Хейно. — Заклепки ставили вручную...
На другой доске французская надпись с датой постройки — 1875 год.
— Наверное, — пояснил маячник, — изготовили конструкцию французы в 1875 году, а собрали маяк спустя два года.
Внутри пахло краской. Белые стены, черная винтовая ребристая лестница вокруг белой трубы. Каждый шаг отдается высоко над головой. Маленькие окошки — полтора витка и окошко. Наконец первая площадка и с нее, как на корабле, трап на мостик с реллинговыми стойками... Деревни не было видно, только на северо-западе над лесом торчал шпиль церквушки. Когда мы вошли в фонарную, Хейно сел на металлический пол и сказал:
— Садитесь. Вы чувствуете, какой ветер? — Потом встал и, схватившись за борта, стал раскачивать маяк еще сильнее: вся колонна заходила как маятник. Хейно открыл люк, через который мы входили в фонарную, внизу гудело. Это была тяга воздуха...
Юри еще долго и подробно рассказывал о недавнем урагане, а я вспомнил, как мы возвращались с острова в тумане, — рыбаки нам говорили, что кругом подводные валуны,— и никакой видимости. Но вдруг мы услышали со стороны берега тревожный голос маячного ревуна, предупреждающего моряков об опасности, а затем и увидели светлое пятно, похожее на полную луну в мглистую погоду.
Я рассказал об этом Юри, идя по дороге сквозь лес, и еще сказал о том, что капитан, узнав о моем намерении снова приехать на остров, просил поблагодарить от его имени маячника.
— А мы с Хейно не заметили, как вы пришли на остров, — сказал Юри, — только позже с маяка увидели в тумане кресты — верхние части мачт с реями, а потом в небольшой чистой полосе моря и шлюпку. Давай, говорит Хейно, включу ревун и фонарь...
— Ты знаешь, Юри, я ведь вчера забыл передать Хейно благодарность капитана.
— Ничего... Успеешь. Хорошее дело не заржавеет.
Меня удивляла в Юри его правильная русская речь и почти полное отсутствие акцента.
У небольшой поляны с высокой травой мы увидели «хозяйку» магазина Мэри. Когда мы подошли, она взглядом смерила Юри так, словно собиралась подарить ему по крайней мере костюм, потом снова нагнулась к земле и стала собирать бруснику. Мэри плавно подносила побирушку иглами вниз к траве и, поглаживая сверху зелень, как бы направляла ягоды в ящичек, да так, чтобы листья кустиков не повредить. Слегка удивленный этой бережливостью, я подумал, что весь лес усеян ягодами и, сколько ни собирай, все равно останется...