Журнал «Вокруг Света» №01 за 1985 год
Шрифт:
Днем сын часто сидел у окна в комнате с подветренной стороны, смотрел на бесконечные клубы перетертого в пыль снега, водил пальцем по стеклу и что-то шептал. Однажды мы услышали: «Бедный Моква в мерзлучей берлоге исхудевшую лапу сосет...»
— Запиши,— шепнула жена.— Может быть, получится поэма, и весной Моква придет на первое чтение.
Весной... Разве могли мы подумать, что встреча состоится раньше, что пурга нарушит ритм жизни и вызовет цепочку удивительных событий.
«Петля разума»
Без еды олени теряют силы очень быстро. Уже на третий-четвертый день они ложатся, и никакая сила их не поднимет. Дикие могут протянуть на сутки больше, ибо не ограничены вмешательством человека при выборе корма. Кроме того, дикие олени, как и многие другие животные, узнают не только близкую перемену погоды, но и прогноз на долгое время вперед.
...Первой тогда в лесу забеспокоилась Рэквыт —
...Через неделю после исчезновения оленей тревога овладела Нымэйынкиным — Большим Волком, вожаком стаи. Пропал след оленьего стада! Не только занесен снегом, а пропал вообще, потому что олени ушли с охотничьего участка. Одиночные зайцы и куропатки не могли утолить растущий голод двенадцати зверей.
Однажды волки окружили и убили такую же голодную росомаху, и впервые в стае над ее тушкой молодежь учинила драку. Одному из годовалых волков клыки собрата расцарапали грудь, и кончилась охота тем, что стая разорвала раненого. Дисциплина — основа существования рода — падала на глазах. Нымэйынкин понял, что его власть под угрозой, и повел стаю по границе охотничьего участка. Волки сделали почти круг и на севере нашли след оленей. Запах имел, правда, недельную давность, но стаю охватило радостное возбуждение. События начали укладываться в привычные рамки: след — погоня — охота — добыча. Из стаи только один вожак знал, насколько тяжела будет погоня. Кроме того, предстояло нарушить краеугольный закон племени. И Нымэйынкин долго стоял у метки, сделанной у подножия огромной лиственницы вожаком соседней стаи. Он нюхал метку и всматривался в глухую темень впереди, где начинался чужой участок. Темнота там казалась ему плотнее, а шорох падающего снега и скрипы в вершинах деревьев таинственней и непонятней.
Тогда Нымэйынкин сел и, подняв морду, завыл. Длинная песнь вожака разлетелась в заснеженном лесу. Она адресовалась соседней стае, и смысл ее был таков: «Мы, живущие на берегу великой Онун, реки, разрезающей лес пополам, просим могучих собратьев пропустить нас через свои охотничьи угодья по следу оленей, живших на нашей территории, законной добычи нашей стаи».
Через несколько минут издалека слабо долетело разрешение.
...В верхней части сопок стали попадаться обдутые ветром террасы, где среди покрытых лишайником сланцевых обломков торчали пучки травы, нити бобовых, по берегам озерков желтели перья осоки, местами толстым слоем лежал ягель. Дальше к северу виднелись совсем бесснежные вершины, и Рэквыт тихо повела стадо туда. Корма кругом много, силы легко восстановить, спешить некуда.
Так в сытом покое прошло трое суток, когда на исходе их порыв ветра принес хорошо знакомый страшный запах. Рэквыт, волнуясь, собрала оленей и повела дальше на север. Есть снова приходилось урывками, потому что ветер все чаще приносил запах волчьей стаи. Однажды Рэквыт прошла рядом с огромным стадом родственников — оленей, живущих с человеком. Рэквыт остановилась на минуту. Что связывает собратьев с этим существом? Почему они спокойны? Неужели не чувствуют волчьего духа?
Однажды Рэквыт вышла на широкий заснеженный склон. Посреди него стоял одинокий кекур, а внизу лежала речная долина. По ней с севера бежали волны поземки, и долина казалась живой. Словно шевелилось, вздыхало и охало огромное продрогшее существо. Рэквыт пошла вниз и вдруг уловила медвежий запах. Он не устрашил важенку: все знают, что зимой медведь спит, да и летом он особенно не докучает оленям. А волкам?..
Она внезапно остановилась, потом круто повернула и проложила тропу совсем близко от берлоги.
Когда через несколько дней мы обнаружили этот зигзаг, то решили, что оленей сделать это заставило любопытство. Однако позже пастухи рассказали нам, что дикие олени выводят волков на свежие следы снежных баранов, а один раз даже вывели
Однако факт остался фактом. Рэквыт провела стадо мимо берлоги и пошла вниз. Олени перешли заваленную снегом долину реки, где у Моквы была рыбалка, и поднялись на левобережную гряду, в которой второй от места перехода была сопка Скрипучка. Там Рэквыт обнаружила баранью тропу, вышла по ней на южный склон и остановилась. Ноздри ее поймали сразу несколько посторонних запахов. Первым был запах дыма. Она глянула вниз. Под сопкой стоял дом, с трубы которого рвались черные клочья. Рэквыт успокоилась. Дым из дома безвреден, ей уже приходилось встречаться с таким. И тогда второй запах вытеснил его из сознания. Этот второй напомнил о вкусе самой прекрасной еды — о вкусе соли. Рэквыт сделала несколько шагов и уткнула нос в серую пачку. Олени сзади заволновались, они тоже учуяли соль, заспешили вперед и нашли еще пачку, потом еще. Постепенно они вытянулись вдоль участка тропы, где лежало так много лакомого блюда. Соль пахла руками человека, и, может быть, это сыграло роль в решении, которое Рэквыт приняла через несколько часов и которое спасло ее стадо от истребления.
— Мамика, иди скорей, олени пришли! — зазвучал снизу детский голос.— Голубая важенка привела!
— Что стряслось? — Из дома появилась женщина.— Ой, какая прелесть! Они кушают соль, которую мы положили!
Завораживающие звуки человеческих голосов туманили сознание. Рэквыт не чувствовала в них угрозы, а только возбуждение, возникшее из любопытства. Это было понятно, ибо случалось всегда при встречах дружелюбно настроенных обитателей тундры. Важенка повернула голову. Олени застыли в напряженных позах. Ждали сигнала. Тогда Рэквыт спокойно зашагала по тропе, и стадо поняло: опасности нет.
...Волки так же пересекли хребет и вышли на северные отроги. Здесь лежал крепкий наст, и лапы перестали проваливаться. Звери тяжело дышали, шерсть на боках от голода начала лезть и сбиваться в култуки. Нымэйынкин делал короткие остановки на пятачках, где кормились олени. Запах копыт на каменной дресве, следы дыхания на оборванных пучках травы, свежие шарики помета, которые волки жадно глотали,— все говорило о близости стада. Главное сейчас не сбавлять скорость преследования.
Вершина очередной сопки вдруг резко закруглилась. Открылся склон. Посреди него торчала скала, и олений след уходил туда. Нымэйынкин оглядел пустынную речную долину. Ветер стих, и снега блестели, облитые зеленым светом луны. Вожаку ужасно захотелось сесть, поднять морду к этому таинственному существу и излить накопившиеся в душе отчаяние и усталость, пожаловаться на терзающий тело и разум голод, на несправедливость природы, лишившей стаю куска пищи. Он уже подогнул задние лапы, но вовремя вспомнил: за спиной истощенная стая, сейчас она не простит слабости. Нымэйынкин встряхнулся и заскользил вниз по оленьему следу, добежал до кекура и застыл, поймав запах медведя. Пища! Огромная сила медведя, крепкие когти и острые клыки — все померкло в сознании вожака, мгновенно одурманенного теплым запахом. Пища! Неужели стая из одиннадцати волков не справится с сонным медведем?!
...Мы навестили берлогу Моквы на пятый день после «снежного побоища», когда уже знали судьбу всех участников и не опасались встречи с ними. Иней затянул прозрачной игольчатой кольчужкой горячие в момент схватки следы, ажурными кружевами прикрыл пятна крови. Но ветра в эти дни не было, и мы относительно легко разобрались в главных событиях битвы.
Самый крупный волчий след (отпечаток передней лапы четырнадцать сантиметров в длину) уходил чуть вверх по склону и снежной перемычкой, надутой ветрами, шел на верхушку кекура, а там была лежка. В месиве следов у берлоги и ниже отпечатков этих не было, они были наложены позже, сверху, глубокими мазками, которые получаются при резких прыжках зверя. Мы поняли, что вожак руководил началом битвы с каменного наблюдательного пункта, а сам ввязался в момент, который показался ему наиболее удобным для завершения битвы. Все выглядело довольно четко и умно, но где-то вожак допустил ошибку — медведь-то остался жив, и мы долго гадали и строили предположения, пытаясь выявить оплошность Нымэйынкина, пока не обратили внимания на три площадки в стороне от кекура. Одна метрах в десяти, другая чуть подальше, а третья вообще далеко внизу. Мешанина волчьих следов тянулась к ним от места центральных событий, снег на них был перемешан с клочьями шерсти и обильно залит кровью. А поверх отпечатков участников битвы лежали совсем свежие следы двух росомах, песца и лисы. Все стало ясно: вожак не учел голода своих собратьев. Только это помогло спастись медведю. Ну и, конечно, его личное мужество и воля, которая в какой-то миг на долю секунды взяла верх над коллективной волей стаи...