Журнал «Вокруг Света» №03 за 1974 год
Шрифт:
— Вынашивание продолжается неделю или даже десять дней. Какая жена вытерпит мужа, занятого столь несерьезным делом? Вот так и живу один... Птица, она всего тебя требует. Разве кто поймет это... — продолжает Валентин. — Только через неделю или десять дней наступает пора вабить птицу. На это уходит еще две недели, а то и больше. Я приручаю ее тем, что даю клевать мясо на перчатке, где она обычно сидит. Сначала заставляю птицу переходить с руки на руку. Первый шаг дается с трудом, ястреб не сразу на него решается. Потом сажаю его на спинку стула, и он уже с нее возвращается на перчатку. Расстояние увеличиваю постепенно.
После вабления наступает время притравливать птицу, учить охоте. Я беру для этого голубей. В городе их больше чем надо. Летают они великолепно. Увертливы. Ястреб сразу кидается на них. В книгах я читал, что полезно подзывать ястреба сигналом. Свистком, например. Я не придаю сигналу значения. Рассчитываю прежде всего на зрение, на прямую зрительную связь. Если ястреб далеко, машу ему рукой. К хвосту у него, кроме того, прикреплен колокольчик, который помогает отыскивать беглеца...
Настойчивости, терпения, умения подмечать самые малые малости в поведении и настроении живого существа, правильно толковать, понимать эти малости требует всякая дрессировка. Дрессировка ловчих птиц в особенности. Сокольнику, хочешь не хочешь, приходится быть собранным, сосредоточенным, чутким ко всему, что делается вокруг. Валентин не курит, не пьет. Даже сухого вина.
— В компании в этом отношении я человек тяжелый, — шутит Валентин. — Но что делать? Птица не любит табака. Пьяных тем более. Случалось, брали моих ястребов на руки люди под хмельком. Ястреб сразу взъерошится, натопорщится... Понимает, что человек не такой, как всегда, нельзя на него надеяться. Сокольником не каждый может стать. Любить надо соколью охоту, призвание иметь.
Я все-таки должен поймать сокола. Большого сокола, — который раз вздыхает Валентин. — Соберусь как-нибудь с деньгами, со временем и поеду на дальний Север. В те места, куда ходили когда-то помытчики.
На этот раз мы с Валентином беседуем в городе. За окном синее небо, и в нем своя жизнь. Мне радостно, что повстречал человека, для которого «сокол» — не звонкое слово из книги, а живое, близкое существо, воплощение красоты, восхищавшей когда-то наших пращуров.
Владимир Михайлов, Фото И. Константинова
Мышиный «рай»
Около пяти лет тому назад д-р Джон Колхаун из Института психического здоровья в г. Пулсвиль (штат Мэриленд, США) создал мышиный «рай», который назвал «Универсум-25». Этот «рай» представлял собой воплощение всех мышиных желаний, и все в нем должно было быть подчинено их исполнению. В «раю» еды было вдоволь, самой вкусной и разнообразной, сколько угодно питья. Мыши резвились на обширном пространстве при оптимальной температуре. Прекрасные условия жизни и необходимые прививки предохраняли их от болезней. Были предусмотрены также специальные отделения для беременных мышек, чтобы ничто не препятствовало им свободно размножаться. «Рай» был рассчитан на 4 тысячи «граждан».
Сначала поселили в нем четыре супружеские пары. Чувствовали они себя здесь прекрасно, и через год население «рая» насчитывало уже тысячу мышей. Некоторые
Экспериментатор пробовал спасти это поколение. Он переносил «красавцев» в другие клетки, к обычным, «не райским» самкам. Ничего не помогло: в один из майских дней 1973 года умер естественной смертью последний житель «Универсума-25». «Рай» опустел.
Д-р Д. Колхаун и его сотрудники загрустили, так как, по их мнению, возникает неприятная аналогия: люди стремятся жить в мире, свободном от болезней и проблем, связанных с обеспечением быта, а результаты опыта на мышах...
Что можно сказать об этом? Прежде всего опыт доктора Колхауна подтвердил известное положение об эволюционной бесперспективности изолятов. Не углубляясь в существо и детали идущих в этих условиях наследственных, генетических процессов, отмечу лишь, что в изоляции утрачивается пластичность вида, популяция как бы застывает. Кроме того, в каждой популяции существует «зараженность» летальными генами. Помимо этого, любая передатчица наследственных признаков — хромосома содержит в природе одну, две или больше вредных мутаций. Такова естественная «загрязненность» наследственного фонда любого вида животных. В обычных условиях при свободном скрещивании многочисленных особей все эти вредные мутации оказывают, однако, небольшое отрицательное влияние на жизнь популяции (здесь срабатывает сложный генетико-компенсационный механизм). Иное дело, когда происходит близкородственное скрещивание. При этом вредная изменчивость начинает проявляться и нередко приводит к разрушительным последствиям (таковы биологические основы юридических законов, запрещающих браки между ближайшими родственниками). В опыте доктора Колхауна были взяты четыре супружеские пары, которые в благоприятных условиях изоляции и при искусственном устранении внешних факторов естественного отбора дали многочисленное потомство. Понятно, что в этих случаях эффект близкородственного скрещивания проявил себя во всей своей полноте.
Сработал и еще один природный механизм. Он слишком специален, чтобы его здесь описывать. Отмечу лишь, что в неестественных условиях, тем более в условиях изоляции, пусть даже «комфортабельной», многие животные вообще плохо дают потомство. Вот почему, видимо, и тут многие особи третьего и, особенно, четвертого поколений лишились инстинкта размножения, что в конце концов и привело к вымиранию мышиного «рая».
Таким образом, опыт промоделировал вполне определенную генетическую ситуацию, подтвердил ранее сделанные теорией выводы. Проводить аналогию, как это попробовал Колхаун, с человечеством, да и просто с крупным сообществом животных в естественных условиях, нет никаких оснований.
Р. Чайченко, кандидат биологических наук, доцент Киевского университета