Журнал «Вокруг Света» №03 за 2009 год
Шрифт:
Впрочем, при всей своей нерешительности Бенеш все равно не устраивал Берлин. Вскоре после Мюнхена ему пришлось «добровольно» уйти в отставку и эмигрировать в Англию, где вскорости он сформировал правительство в изгнании. На родине его преемником стал престарелый и больной Эмиль Гаха, бывший президент Верховного суда.
Тем временем механизм разрушения страны раскручивался полным ходом. 13 марта 1939 года в Берлин был вызван (словно какой-нибудь чиновник рейха) словацкий лидер — священник Йозеф Тисо. Незадолго до того Прага, судорожно пытаясь отвратить катастрофу, лишила Словакию автономии, и теперь Гитлер поставил лидера словацких националистов перед выбором: или тот мгновенно обнародует декларацию независимости и обращается за помощью к Германии, или словацкие земли оккупируют венгры и поляки. Бывший капеллан австро-венгерской армии не заставил себя долго уговаривать, и на следующий же день спешно созванный в Братиславе парламент единодушно провозгласил новое суверенное государство.
14 марта пришла очередь чехов. Прибыв поздно вечером в Берлин, подавленный Гаха еще три часа дожидался приема у фюрера — тот все это время просидел в кинозале за просмотром романтической комедии с подходящим к случаю названием «Безнадежное дело». Оказавшись в конце концов в кабинете вождя рейха, Гаха
От шока и напряжения старый чех потерял сознание, а когда его привели в чувство, молча подписал навязанный ему документ. Условия Мюнхена о неприкосновенности урезанных границ Чехословакии, точнее, теперь уже Чехии и Словакии, были формально соблюдены. Никакой оккупации вроде бы и не произошло.
Чешская травма
Когда в полдень 30 сентября 1938 года чехи узнали, что правительство приняло Мюнхенское соглашение, они без преувеличения были потрясены. Бессильный гнев, ощущение предательства испытывали тогда практически все. Разочарование в западных союзниках, ярость против политических верхов самой Чехословакии, не способных ни к чему, кроме капитуляций, конечно, особенно всколыхнулись в офицерской среде. «Я пишу в таком истерзанном душевном состоянии, в каком не был никогда в жизни. То плачу, то впадаю в неистовство. Совсем не хочется жить», — писал, к примеру, подполковник Йозеф Машин жене 1 октября 1938-го, и таких переживаний в архивах сохранилось множество. На потрясение, произведенное мюнхенским кризисом, общество реагировало отклонением от демократических принципов и замыканием в себе. Вновь оживал образ хотя и малой, но все же единой и внутренне сильной нации. Это дало возможность чешским правым взять управление урезанным государством в свои руки. Например, только под влиянием мюнхенского соглашения генерал Войтех Лужа мог написать: «В современном понимании мировых событий укрепление панъевропеизма, интернационализма, пацифизма, гуманности и стремительного, не отвечающего эволюции и уровню нации социализма и демократии является специфическим символом нации декадентской, постаревшей… трусливой в личном отношении, без смелости и воли к борьбе, без желания проливать кровь». Поэтому он советовал, чтобы армия, следуя немецкому образцу, воспитывала молодежь подлинно патриотичной, способной защищать свою родину без того, чтобы она одновременно вела «борьбу за демократию, пацифизм, гуманность и социальный прогресс». При этом генерал Лужа был убежденный демократ, безоговорочный сторонник президента Бенеша, позднее — видный представитель Сопротивления, который погиб летом 1944-го в перестрелке с протекторатными жандармами. Оккупация и потеря национальной свободы в марте 1939-го стала для чешского общества новой травмой, которая изменила и восприятие Мюнхена. Оба события — капитуляция в сентябре 1938-го и оккупация в марте 1939-го сливались в единое действие, подтверждающее извечную экспансивную политику Германии. Освобождение в 1945 году воспринималось чешским обществом в первую очередь как окончание того крестного пути, который оно было вынуждено пройти с марта 1938-го. По-своему это было уже новое общество, которое старалось позабыть о годах, прожитых в оккупации, и смотреть прежде всего в будущее. Сделать это заключение дают возможность хотя бы результаты опроса общественного мнения в декабре 1946 года. На вопрос, какой из периодов чешской истории вы считаете наилучшим, 16% опрошенных назвали настоящее время и только 8% упомянули первую республику, то есть период, окончившийся мюнхенской трагедией. В 1968 году мюнхенская тема вернулась в чешское общество вместе с августовским вторжением войск Варшавского договора. В глазах обычных людей речь шла об аналогичной ситуации — военной агрессии, на которую политические представители реагировали вовсе не призывом к вооруженной, хотя и заранее обреченной борьбе, но медленной капитуляцией. В сходном духе вплоть до сегодняшнего времени чешское общество обсуждает и мюнхенские события. Одни считают, что отказ от мюнхенского диктата и оборона чехословацкой территории были в первую очередь моральной обязанностью. Другая сторона утверждает, что эту войну невозможно было выиграть, а сражения лишь привели бы к напрасным потерям. С исторической точки зрения мюнхенские решения нельзя отделять от Второй мировой войны. Концепция Бенеша, с которой он отправился в изгнание, зиждилась на убеждении, что в скором времени в Европе будет война, в которой Германия потерпит поражение, а Чехословакия, воюя в антигитлеровской коалиции, будет восстановлена в изначальных границах. Свою политику в годы Второй мировой войны президент Бенеш характерно именовал «политикой исправления Мюнхена», и в этом отношении ход исторических событий полностью подтвердил его правоту.
Д-р Станислав Кокошка, Прага, Чехия
«Самый германский из всех славянских»
Реальная власть в «Протекторате Богемия и Моравия» перешла, конечно же, в руки немцев, хотя злосчастный Гаха так и оставался марионеточным президентом до самого 1945 года, а его правительство не было распущено (точнее, несколько правительств успели сменить друг друга за эти годы, и многие опальные министры «пошли в расход»). Впрочем, рейхспротектором был назначен Константин фон Нейрат, дипломат и аристократ, известный своими умеренными взглядами и даже брезгливым отношением к нацизму — из-за этого в свое время ему даже пришлось «уступить» Риббентропу пост министра иностранных дел. Но и его власть в значительной степени составляла декорацию, а реальный контроль над страной сразу оказался в руках СС, гестапо и лично статс-секретаря протектората группенфюрера Карла Франка. Это на него возлагалась ответственность за базовую стратегическую задачу — «окончательное решение чешского вопроса». В официальных документах план назывался именно так, хотя в отличие от
Немцы сносят чехословацкий пограничный столб. Октябрь 1938 года. Фото: AFP/EAST NEWS
И, разумеется, нацисты тут же бросились использовать процветавшую экономику Чехии. Благодаря фиксированному грабительскому курсу валют — 10 крон за 1 марку — они получили возможность по дешевке вывозить из протектората промышленные и сельскохозяйственные продукты, а граждане рейха чувствовали себя в Праге миллионерами. Мощная индустрия Чехии стала под полный контроль новых хозяев и вскоре, естественно, перешла на военное положение. В конце концов (уже в разгар войны) дошло до того, что всякое неоружейное производство здесь было запрещено.
Подавленные чехи поначалу сопротивлялись пассивно, тем более что они лишились всякой поддержки извне — и западные правительства, и «обиженный» СССР после Мюнхена считали чешскую карту безнадежно битой и полностью переключились на подготовку к большой игре. Руководители Великобритании и Франции вынуждены были признать, что политика умиротворения провалилась, и следующую жертву Германии, Польшу, придется так или иначе защищать. Надвигающаяся война требовала учитывать все возможности, игнорировать СССР больше было невозможно, и западные страны без особой охоты начали переговоры с Советским Союзом.
В свою очередь, и Гитлер, и Сталин убедились в полном бессилии и феноменальной трусости западных лидеров. Для фюрера это было сигналом к эскалации агрессии. «Враг не ожидал столкнуться с моей громадной решимостью. Наши враги — просто мелкие черви, я видел их в Мюнхене, — говорил Гитлер за неделю до нападения на Польшу в августе 1939 года. — Сейчас я больше всего боюсь, как бы не нашлось какого-нибудь ублюдка, который в последний момент предложит мне посреднический план». Для советского вождя Мюнхен и его последствия стали признаком того, что договариваться о чем бы то ни было нужно не со статистами, а с тем, кто принимает решения. Если у Сталина и были до этого различные варианты построения внешней политики, то после марта 1939 года он сделал свой выбор. И без того призрачная возможность построения единой антинацистской коалиции была утрачена. После заключения договора с Германией о ненападении из официальной советской пропаганды были исключены все антифашистские мотивы. «Империалистическая война» является делом буржуазии, в ней нет правых и виноватых, а если кто и не прав, так это прикрывающиеся демократическими лозунгами западные капиталисты. Новая доктрина заставила находящихся в подполье чешских коммунистов занять достаточно пассивную позицию по отношению к оккупантам, что, конечно, нанесло большой ущерб имиджу левых сил.
Поэтому самые драматические и героические события этого первого года оккупации оказались связаны просто со стихийными выступлениями самой «беспокойной» части любого общества — студенческой молодежи. Они начались с утра в день отмененного праздника национальной независимости, 28 октября 1939 года, и скоро вылились в заметные локальные беспорядки. Между прочим, во многих случаях их специально провоцировали немецкие спецслужбы, чтоб получить повод для «закручивания гаек». В результате все чешские вузы закрылись, сотни студентов и преподавателей отправились в концлагеря. Девять человек казнили.
Взгляд «младших братьев»
В отличие от чехов, с самого начала считавших ЧСР «своим» государством, многие словаки в 1920—1930-х годах чувствовали себя не у дел в стране, управляемой из Праги. Собственно, уже в 1918 году была создана Глинкова словацкая народная партия (по имени ее основателя Андрея Глинки), которая в широком смысле боролась за равные с чехами возможности. Однако за 20 лет существования республики «младшие братья» так и не получили обещанной автономии — неудивительно, что в конце концов они оказались фактически по одну сторону баррикад с судетскими немцами. Конечно, большинство словаков не испытывали большого желания сотрудничать с Гитлером. И в настоящее время многие решительно «осуждают» Словацкую республику, созданную в 1939-м. Другие отмечают, что тогда выбор был невелик: или страна будет разделена между соседями, или оккупирована и присоединена к рейху подобно «Протекторату Богемия и Моравия», или же, наконец, станет существовать как относительно самостоятельное государство. Влиятельная ГСНП решительно выбрала последний вариант. А учитывая аппетиты, к примеру Венгрии, которая хотела поглотить Словакию целиком, такое государство могло возникнуть лишь при поддержке Германии, способной обуздать Будапешт. Президентом новопровозглашенной республики, как известно, стал Йозеф Тисо, «унаследовавший» руководство ГСНП после смерти Глинки. Он имел степень доктора теологии, владел несколькими языками, а также особой «лирической харизмой», позволявшей ему с равным успехом общаться и с интеллектуалом, и с крестьянином. Авторитет Тисо был очень велик, что и позволило стране избежать сползания в национал-социализм по немецкому образцу. Многие словаки и сейчас находят добрые слова для покойного главы государства. Жилось, мол, при нем неплохо, курс местной кроны продержался на твердом уровне до самого 1945-го, несмотря на множество невыгодных хозяйственных соглашений, навязанных рейхом. Нация впервые получила некоторую степень свободы и, конечно же, за это чувствовала благодарность по отношению к немцам. Единственное, от чего морщились и морщатся все словаки без исключения — это безапелляционный Венский арбитраж, отдавший значительную часть их территории венграм. Этой несправедливости противопоставить было, конечно, нечего — о спорах с Гитлером думать не приходилось.
Войтех Карпати, Прешов, Словакия
Чехия в черном
С этих пор «мягкий и обходительный» оккупационный режим с лицом Нейрата резко изменился, а после нападения Германии на СССР «метаморфоза завершилась, и он приобрел (с сентября 1941-го) безжалостные черты нового и. о. рейхспротектора, 34-летнего Рейнхарда Гейдриха — по совместительству шефа Главного управления имперской безопасности, одного из основных специалистов по «окончательному решению еврейского вопроса». Он привез с собой грандиозный план превращения столицы в образцовый немецкий город, символ «нового порядка». К счастью для старой Праги, недостаток времени и ресурсов помешал его осуществить.