Журнал «Вокруг Света» №04 за 1971 год
Шрифт:
— Ужинать к нам приходи, — решительно покоренная вежливостью буддолога, сказала бабка Бадма. — Все приходите!
Тома, закутанные в шелка, убрали в шкаф, дверь балган-дугана заперли на замок. Ключ взял себе Гунцурунов. Старухи с победным видом спустились с бугра. Даже по их спинам было видно, что книг они не дадут.
Было холодно, стоял конец октября, но Вампилов достал платок, чтобы вытереть жаркий пот с лица и шеи.
— Господи! — сказал он. — Я сам бурят, но не могу понять, что здесь происходит. Крыша сгнила, стены балган-дугана вот-вот рухнут, «Ганджур» в опасности, а они его руками-зубами держат! Что это такое?
— Я-то уж какое время по долгу службы смотрю эту картину, —
— Может быть, вы что-нибудь скажете? — обратился Вампилов к председателю сельсовета.
Гунцурунов все это время молчал, и молчание его понималось так, будто он поддерживает старух. Сейчас председатель сказал:
— В городе Ленинграде есть памятник царю Петру. Вещи есть, которые он держал в руках. Вдруг бы кто вздумал увезти память о царе-мастере в другой город? Однако, взбунтовались бы ленинградцы! В улусе Дунда-Шергольджин тоже был свой мастер. «Ганджур» — память о нем, Тундупе Балгоеве. Старики вечером сами скажут.
Лучше старика Нимы Батуева никто в улусе не умел рассказывать истории из прошлого, легенды и улигеры (1 Улигеры — поэтические сказания, героические поэмы (бурят.).). Я пошел позвать Ниму в дом Дондопа и бабки Бадмы, где готовился ужин. Через дорогу от жилья улигершина стояла деревянная отшельничья юрта, где прозябал когда-то охранник «Ганджура» Санжи.
Топчан на чурках-ногах, сбитый с помощью топора стол, расшатанный табурет — все убранство юрты. Санжи прожил жизнь человека, которого словно приговорили на вечную каторгу. Но неужели он охранял тот комплект древних текстов, который вот уже тридцать лет ищет Вампилов? Попасть в небольшую кумирню «Ганджур» мог только противозаконным путем — в старину улус Дунда-Шергольджин был нищим, а золото в оплату за оттиски древних текстов отмерялось пудами. Вампилов по-прежнему был уверен, что это «его», тот самый, четвертый комплект «Ганджура», похищенный улусцами неизвестно где.
— Похищен, — согласился Нима. — Это так. Не зря, однако, в тысяча девятьсот одиннадцатом году шеретуй (1 Шеретуй — настоятель ламаистского монастыря.), настоятель Агинского дацана, объявил силу Санжи черной, а Тундупу отказали в дружеском расположении другие ламы и шеретуй.
Нима не отрицал, что «Ганджур» улусцы заполучили когда-то через нарушение главной буддийской заповеди, которая перекликается с христианской: «Не укради». Но, сидя в доме бабки Бадмы, где уже было сине от дыма со сковородок, Нима долго отказывался рассказать, как же все-таки книги попали в улус Дунда-Шергольджин. Он только намекал, что это всегда был «нюуса юумэн», секрет из секретов улуса.
— Это давно было, старики говорили, — сказал наконец Нима. — Но Тундупа Балгоева я сам знаю, брат мой с ним шибко дружил, однако! Лама балган-дугана учил Тундупа. Сын Балги был шибко скорый. Прошло мало времени, а он за кушак терлика заткнул ламу: монгольскому языку обучился, по-тибетски стал говорить. И сразу увидел, что лама науку знает совсем мало-мало. А хубун (Xубун — мальчик, подросток (бурят.).) хотел много знать. Такие мальчики сейчас в университет едут. А в то время куда бедному буряту податься? Петербург, царский город, не всякого подпускал к науке, да и денег где взять, чтобы мальчика послать туда? Много золотых и серебряных рублей надо! А тут важный приезжий — лама из Кяхт Лхасу расписывать начал — монастыри, школы, учителей Тибета. Петербург, дескать, далеко, а Тибет близко. Но Балга ругаться начал: пусть Тундуп у купцов учится, сам купцом станет. Однако голова у Тундупа была крепкая, и мысли в ней крепкие! И он ничего не боялся. Бабка Бадма поставила на стол
— Тундуп — это ладно. Но при чем здесь «Ганджур»?
— Гиигээ дуулаха (Гиигээ дуулаха — слушайте дальше (бурят.).), слушай, однако, гость из Москвы! — продолжал Нима. — Тундуп был очень смелый. Он не хотел зря сердить отца разговорами, а сам себе свое думал. Праздник тахилган (Тахилган — праздник восхваления покровителей именно этого селения (бурят.).) буряты справляли. Шумный, однако, праздник: маленько молились, много араки пили, семь дней песни кричали! И никто не заметил, как Тундуп потерялся. А с ним куда-то исчез хулэг Балги — рысак, гордость трех улусов: Шергольджина, Тулхутуя и Дунда-Шергольджина. За хулэга Балга последних быков отдал казакам.
Только на седьмой день, протрезвев, старик хватился своего сына. Кинулись улусцы по сопкам, кочевьям, распадки обшарили — нету мальчика. А на другой день вечером в углу домашнего алтаря Балга записку увидел, отнес ламе.
Мальчик сказал на бумаге: через гольцы идет в Улан-Батор, там продаст рысака и пешком пойдет дальше — в Тибет. Пусть лама и отец не ищут его, пусть не проклинают: с жертвенника балган-дугана бурхан дал Тундупу взаймы денег, эти деньги он вернет после, а пока пусть лама молится за него.
Балга горевал: умрет мальчик в дороге! Но дорога, как и жизнь, шибко долгая была у Тундупа. Ум его достоин песен и улигеров! Мальчик прошел всю Монголию, с караваном купцов проехал пустыню Гоби, пересек Китай.
А на другой год он увидел горы Тибета. Может, пропал бы мальчик, но возле горы Джамала он доброго монаха-отшельника встретил. Тундуп ему все рассказал: куда идет и что видел за время пути. Монах долго слушал и все удивлялся: какой острый и сильный мальчик! Все претерпел, чтобы прийти учиться. И монах стал молиться и жалеть его: шел Тундуп совсем зря — для иноземцев Тибет закрыт, а про ученье в дацанах монастырей и говорить нечего. Но монах полюбил Тундупа и долго держал его возле себя, пока сын Балги не стал совсем как тибетец. И тогда монах повел его в Лхасу — устроить в монастырь учиться, в самый лучший. «Этот монастырь называется «Сэра», шиповник, — сказал монах. — Здесь учился когда-то сам далай-лама. Но будь осторожен, не уколись о шиповник, всегда говори, что ты родился в Тибете!»
В монастыре «Сэра» Тундуп жил 18 лет. Увидел он здесь то же самое, что и на родине: бог любит богатых. У сынков богачей внутри монастыря свои дома и покои с золотыми бурханами, слуги и повара. Неимущий сын бурята Балги рубил богатым монахам дрова, носил на горбу воду, доил яков и сбивал масло. Учиться было некогда.
Но Тундуп был острый мальчик, и он завел себе много друзей среди самых мудрых монахов. Они его учили врачеванию, искусству выиграть любой спор, искать целебные источники и травы, давали читать хорошие книги. Самые лучшие книги были тома «Ганджура», зерна мудрости были рассыпаны на его полях. Но эти книги были недоступны простым монахам.
Всякий час Тундуп помнил, зачем он в Тибете. Он приехал стать ученым, чтобы вернуться потом в родной улус и лечить людей от болезней, лености и невежества. Сын Балги ничего не боялся — кровь батыра текла в его жилах, но однажды он со страхом понял, что на родной Чикой ему не вернуться. Прошла половина жизни, а он не узнал всего, что хотел, и вообще простому монаху нет дороги назад: еще мальчиком тоска по родине гнала Тундупа за стены «Сэры» в горы, но каждый раз стражники монастыря ловили его и били плетьми. Еще никому из монахов не удавалось бежать на волю. Они оставались в монастыре до конца жизни. Монастырь — не институт, а монахи — не студенты.